Онлайн чтение книги Ягненок The lamb
Глава одиннадцатая. Тогда ответь мне, кто я?

— Тогда я скажу тебе, если и ты расскажешь всё мне, — сбиваясь, потребовала она, покрываясь красными пятнами.

— О чем? — недоумевал Демьян.

— Кто ты?

    Повисла тишина.

    Ребенок за стеной в вестибюле тоже затаил дыхание, зажав рот ладошкой и еще настороженнее прислушиваясь к звукам дома и дыханию двоих в соседней комнате.

    Наконец Демьян расслабленно выдохнул:

— Фух, я думал что-то серьезное произошло… Ну, ладно, — он улыбнулся и протянул ей руку, — Я Демьян, моя фамилия тоже не столь важна, как ты знаешь — работаю в интернате номер четыре учителем. В общем, всё скучно! Там же я и вырос. А еще я работал у Юзефа, — тут он запнулся, поняв, что заврался, и ни у кого он не работал здесь. — Недолго, правда. Вот и всё…

    Да, в интернате то он назвал настоящую фамилию, что не стоило труда проверить. Мало ли однофамильцев! Однако сейчас Демьяну казалось, что делать этого не стоит. И он вновь улыбнулся, стараясь смягчить Ванду. Она вперила в него остекленелый взгляд. Уголки ее губ подрагивали.

    «Опять он дурачится»

— Лжец! — выкрикнула она и лихорадочно вылетела из столовой, не заметив прячущуюся Инесс.

    Девочка проводила Ванду призрачным взглядом, отсчитывая торопливые шаги и эхо от них, растворявшееся в высоте дома, и лишь поглубже забилась в темный угол между колонной и стеной, вновь чутко прислушиваясь к Демьяну.

    Тот долго еще сидел в том же положении, не понимая, что имела в виду Ванда. «Она что-то знает?» — думал он. Но, опять же, Ванда — не пророк, потому его секреты — не более чем только его секреты.

    Потом он встал и направился к выходу.

— Я пошел, — тихо сказал Демьян, подняв голову и посмотрев туда, где раньше располагалась комната госпожи Инессы. «Я скучаю», — подумал он. И, взявшись за ручку, понуро исчез за дверьми.

    Несс, чутко прислушивавшаяся к шагам Демьяна, уловила то движение по его сбитому дыханию, шороху свитера и скрипу подошв о пол. Говорят, слепые обладают феноменальной интуицией и «видят» чувствами. Она чуть ли не на ощупь знала план особняка и безошибочно определила комнату, к которой он обратился. И знала, что она пуста и в ней никогда никто не жил.

    Теперь эту комнату никто не занимал, лишь тяжелые складки плотных темных штор на огромных заплесневелых окнах напоминали о несуществовавшей хозяйке. Несс жила в другой комнате, рядом с Мианом — она была большой, светлой и с мягкими коврами, ведь, в отличие от прежней госпожи, Несса могла ходить и с любопытством исследовала мир вокруг.

 ***

— Ого. Если бы ты не оставила дверь открытой, я бы точно тебя не нашел. Что ты здесь делаешь? — спросил Миан, заезжая на коляске в последнюю комнату темного коридора на втором этаже. Рядом с дверным косяком висела деревянная планка с колокольчиками на ней. Миан протянул руку. Колокольчики тускло зазвенели на разный лад.

— Ха-хах. Интересная штука! Еще работают… А свет почему не зажгла? Ах да, точно… — Миан на секунду замолк и закинул голову к потолку. — Но тут даже люстры нет… Как странно…

    Это была одна из двух комнат во всем особняке, не имевшая порогов — вместо них шел ровный скат. В одной из них жил Миан, так как заехать на коляске в другие комнаты он сам не мог, а во вторую никто не заходил — настолько она была пугающей и странной.

    Инесса, застыв, сидела в углу этой комнаты, обхватив колени руками. Услышав Миана, она поднялась и пожала плечами.

— Мне просто стало интересно, что в этой комнате.

— Здесь ничего нет. Пусто. Пойдем отсюда, тут жутко… Как будто стены за мной наблюдают…

 ***

    Когда Демьян возвратился домой, ему в глаза опять бросилась висящая у двери старая куртка. С тех пор, как он стал жить здесь, она стала ему мала.

    Тяжело вздохнув, он подошел к вешалке и провел по куртке рукой. Внутри зашуршало. Вспомнив что-то, он опустил руку в карман, нащупал скомканный конверт, свои старые таблетки и застыл.

    «Точно! Письмо Инессы… Прости, но я не в силах его прочитать… Я не смогу».

    Он медленно вынул лекарства и письмо, намереваясь укрыть их в ящике стола, но удивленно замер. Это был будто изрезанный и заново склеенный по кусочкам конверт из черной бумаги. На нем виднелись старые засохшие черные пятна, которые, верно, когда-то были ярко-алыми…

    Это был не конверт Инессы.

    «Что за черт…», — думал парень, судорожно разрывая внушительную печать. Письмо, пропитанное алыми каплями, написанное непослушной мужской рукой. Кроме даты ничего не указано… А написано около шести лет назад. Именно в тот день, когда Демьян оказался в этом мире. В день нападения бешеных собак. Оно всегда было у него?

    Ничего не понимая, Демьян начал читать текст.

    «Моя дорогая, любимая дочь! Я думаю, что мой старый стиль письма и почерк ты узнаешь из тысячи. И поэтому поверишь мне. Моя недоверчивая, упрямая дочь. После моей смерти ты закрылась ото всех. Это было неправильно. Все совершают ошибки. И я тоже совершил большую ошибку — я не смог скрыть правду, не смог смириться, потому меня и погубили. И вот результат — я не смог защитить тебя от этого жестокого мира. Тебе интересно, о чем я говорю?

    Мой нежный, ранимый цветок! Теперь я хочу предостеречь тебя от той ошибки, что погубит тебя на наших глазах. Я знаю, что ты ценишь только правду и свою свободу. Но правда зачастую бывает опасна. Она будет жечь тебя, как хлыст воспоминаний, но ты должна это принять, ибо жизнь дороже правды. Не возвращайся к Леди Марте! Она предаст тебя так же, как и в прошлой жизни, и ты будешь убита. Они натворят еще много тяжких дел, их совесть уже давно запятнана… Сохрани свою жизнь и никогда не приближайся к семье Марты — слышишь? Это мой тебе отцовский наказ перед тем, как окончательно кануть в небытие.

    Мы с мамой любим тебя, душа наша, наша Ванда».

    «Я посылаю к тебе юношу, чтобы передать письмо. За эту правду не держи зла ни на него, ни на меня. Каждый из нас заплатил за свое желание свою цену, по доброй воле приняв все его последствия».

    Внезапно в его памяти ожил клекот Голоса, с которым он заключил сделку. «Только не забудь!!!» — ревел он тогда. Демьян похолодел. Вот что его беспокоило с самой больницы. Вот что он забыл — свое обещание!

    Он стал посланником.

— Марта — Ванда — Марта–Ванда, — тихо шептал Демьян, бессильно уронив руки. — Марта! Ванда! Марта! Леди–Третий –Месяц! И та бестолковая швея! — вдруг сорвался он, швырнув кровавые страницы на пол. Сердце вновь закололо, напоминая о старом пороке. Но он не обратил внимания — он судорожно вспоминал его триумф, первый день его свободы, ревущую у его ног толпу, надушенную леди и легендарный Небесный Шелк.

    Что ей нужно было? Она говорила что-то про ткань для платья, самую лучшую, самую дорогую.

    Вот откуда эта дрожь от ее имени! Ванда! Вот чье имя называл Голос, вот кого он наказывал спасти от гибели…

    Вот откуда это чертово беспокойство!

    Швея, швея… «в пух и прах унизить безмозглую швею…». Но зачем? Что там произошло? Ну же, вспоминай, что произошло 11 лет назад!

    Голова раскалывалась от боли и от внезапно нахлынувших воспоминаний, тщательно им игнорируемых и отодвигаемых в дальний угол сознания…

    Упал, шумя таблетками, флакон с лекарствами из того мира… Пол начал уходить из-под ног и парень рухнул на колени.

    Вновь проснулись старые шрамы, заныли зажившие раны.

    Боль сжимала сердце, заставляя его извиваться на ковре.

    Он ждал, когда приступ отступит, глотая ртом воздух, которого вдруг стало не хватать, и ему казалось, что даже он наполнен ржавым запахом крови…

    Внезапно сознание прояснилось, и он тяжело оперся на руку, слепо начал водить по ковру сведенными судорогой пальцами, стараясь нащупать письмо.

    «Голос… Ты все-таки не демон, не с сатаной я заключил договор, а с неприкаянным духом! Я сам такой же дух, верно? Так что же тогда будет со мной? Я тоже кану в небытие после того, как исполню твоё желание? Ведь свое я так и не исполнил. Инесс живет. Неполной жизнью, но счастливо, вместе с лучшим другом. Но теперь я понял, что мне мало этого. Меня нет в их жизни. Так что же теперь делать мне, старый призрак?!»

    Наконец боль отступила, лишь изредка напоминая Демьяну, что никуда не ушла, словно стражник покалывая сердце своим копьем.

    Он лежал у двери, раскинув руки и переводя дыхание. В дверь громко постучали. Тая. Она скрытная, спокойная, но настолько прямая и поспешная, что ничего ей не получается делать тихо и размеренно, всегда всё — в один порыв. И стучала она как-то по-особенному. Другие не поймут, а Демьян за столько лет привык к ней.

— Что-то случилось, Демьян? Мне показалось, что я слышала крики из твоей комнаты. Мой кабинет прямо под твоим, ты знаешь. И мне казалось, будто что-то упало. Всё в порядке? — послышался ее неровный голос.

    Выдохнув, Демьян ответил, не находя ни слов, ни желания для оправдания, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно:

-Да, конечно, всё в порядке. Не волнуйся, — всё же сдавленно сказал он. Нет сил на большее.

    Ответив что-то, что Демьян уже не расслышал, она отошла от двери, а его сознание вновь начало мутнеть.

— Опять приступ? Так часто? Не может быть, — испуганно встрепенулся Демьян. — Нужно расслабиться, нужно подумать о чем-то другом, закрыть глаза, глубокий вдох…

    Он положил руки на грудь.

    Под ним зашуршали листья письма, напоминая о себе.

    Охнув, он поднялся, быстро собирая их.

    И снова в голове, унося остатки боли, вспыхнули дикие мысли, будто кто-то чужой шептал ему их: «Беги! Беги скорее, чтобы всё узнать. Быстрее. У тебя становится еще меньше времени!».

    Затолкав листы в куртку, по многолетней привычке схватив и засунув за пазуху еще и флакон с таблетками, он рванул дверь и выскочил в коридор.

    Соскочив с лестницы, он пронесся к выходу, пугая еще не отправившихся спать сирот, и выбежал на улицу с тем, чтобы поймать какие-нибудь дрожки, которые еще кого-то везли куда-то в такой надвигающейся темени.

    Его оставили у пустынной, освещаемой закатным солнцем дороги, и он, путаясь в бурьяне и не разбирая протоптанной тропинки, кинулся в поля, перескакивая ямы и рытвины, к холму, с которого вдалеке виднелся заветный дом. Не ожидая от себя такой прыти, будто подталкиваемый потусторонней силой, он легко, будто бывалый спортсмен, преодолел это расстояние и теперь в нерешимости замер перед калиткой. Тем временем уже стемнело.

— Ну, прискакать-то я сюда прискакал… Но зачем? Ой, дурак… — ругал он сам себя, охваченный какой-то внутренней радостью и переполнявшей его силой.

    Но, раз уж он пришел, значит, так и надо, и нужно войти.

    Отворив калитку, Демьян пошел по каменной клади к крыльцу, как заметил, что в саду вдоль дома находится лишняя тень. Демьян пригляделся. В сумраке, в тени дома кто-то стоял.

    Осторожно отбежав к стене, парень крадучись приблизился к фигуре и оказался прямо под окнами комнаты, в которой сейчас жила Сита. Человек, покачиваясь, стоял около заросшего сарая, который тогда увидел Демьян в комнате с сервантом и битой посудой.

    Облегченно вздохнув, парень расслабил плечи и тихо подошел к раскачивающейся фигуре. Похоже, он нашел того, кого нужно.

— Ванда, что ты здесь делаешь? Уже поздно, давай зайдем домой, — сказал он.

    Девушка не отвечала, стоя напротив сарая. Похоже, раньше сарай использовался и как погреб, так как в нем всегда было прохладно. Демьян тронул ее за плечо и потянул. Ванда никак не отреагировала, продолжая раскачиваться, словно находилась в глубоком трансе. Понимая, что с нею происходит что-то очень странное, он несильно встряхнул ее за плечи.

— Ванда! — позвал он.

    Девушка пришла в себя, резко выдохнув, будто очнувшись от страшного сна. Она всё еще смотрела на парня невидящими глазами, не понимая, где она.

— Ты чего? — повторил Демьян.

— А… не знаю… зачем я сюда пошла… — слабо ответила она и снова повернулась к сараю, от которого так и веяло холодом. — Страшно стало… здесь очень страшно… опасное место… — медленно зашептала она.

    Парень критически оглядел сарай, потом окинул взглядом бескрайнюю степь за воротами, подумав, что уголовникам будет бесполезно сюда плестись, особенно ночью. А здесь — обычное, заросшее сооружение из гнилого дерева, может, холодный погреб, в который можно, например, упасть, там и есть, но он совсем не опасен, тем более что в покосившееся строение невозможно даже зайти.

— Здесь не страшно. Это самое безопасное место во всей округе, поверь мне, — наконец сказал он, оценив выгодное положение особняка.

    Но вдруг в его голову пришла странная догадка, связывающая в цепь несколько недавних событий и то письмо, что он сжимал в кармане.

    Он поднял голову и увидел над собой окно комнаты с сервизом.

— Скажи мне, почему ты поднялась в ту комнату с посудой, которую собиралась ставить на стол во время обеда?

    Ванда виновато вскинула голову, но потом ее взгляд опять соскользнул к левой руке Демьяна и застыл. Парень выругался про себя — навещая теперь этот особняк, он обзавелся привычкой обязательно скрывать свои руки, чтобы не вызывать подозрений. Но сегодня совершенно забыл про это, бездумно бросившись сюда из интерната по непонятной ему самому причине, одетый как есть — в расстегнутой в приступе рубашке и легкой куртке поверх. Запыхавшись и запарившись от бега, он подвернул рукава до плеча так, что становилась видна часть шрама от локтя до руки.

    И сейчас Ванда молча застыла, пораженно рассматривая его шрамы — так похожие на те, что она обрабатывала у Инессы. Демьяну очень не понравился этот взгляд. Он недовольно скрестил руки на груди — шрамы его, а ему не жалко — кто хочет, тот пусть и смотрит. Терапия «его» Инессы не прошла даром — он перестал смущаться своего уродства, ведь он — это он.

— Ну! — он требовательно повысил голос, как обычно разговаривал с детьми, выпытывая у них правду.

— Прости. Я подслушивала, — сдалась, наконец, девушка, продолжая как заговоренная рассматривать руку Демьяна. — А потом я увидела этот сарай, и голова… голову как тисками сдавило… Мне до сих пор так страшно!

— И что ты хотела узнать, подслушивая? Смелее! Я и так всё тебе расскажу, мне скрывать нечего.

    И это была чистой воды правда. Парню скрывать было нечего. А о том, о чем он действительно никому бы не рассказал, его бы никто и не додумался спросить.

    Ванда быстро замотала головой, кусая губы. Это было то, в чем она не могла признаться?

Но сейчас парень не мог думать о чужих чувствах.

    Не стараясь больше сгладить последствия своей грубости, он решил перейти к делу прямо здесь и сейчас, спросив то, что гнало его сюда:

— Имя твоей прошлой хозяйки — Марта?

    От прежней Ванды не осталось следа. Пропали и ее прямота, и грубость, и презрительный взгляд, и постоянный, будто внутренний протест. Похоже, все эти годы какие-то переживания тянули из нее все силы — видно, как их тени ложились на ее нервное, изможденное лицо.

— И она грубо обращалась с тобой. И оскорбляла, — продолжил Демьян и, вновь взглянув на старый сарай, нахмурил брови. Чего только не надумаешь, находясь на перекрестке параллельных реальностей.

    Девушка дрожала. Она всегда испытывала доверие к этому парню, таившему в себе что-то ужасное, но никто не замечал тех тайн, что он скрывал. И потому она тоже не боялась его.

    Но сейчас он возвышался над нею мрачной тенью, и было в нем что-то пугающее, потустороннее, и этот жуткий шрам, выделявшийся в темноте…

— В то время, перед увольнением, ты поспорила с ней на что-то? И тогда вы рассорились? — допытывался Демьян, с каждым словом убеждаясь, что все его догадки верны.

    На Ванду жалко было смотреть. В ее глазах застыл суеверный страх, подступали слезы.

    Всё! Всё правда. Но не рассказывают же о таком в интернате! Неоткуда у него взяться информации о ее личной жизни, о работе, которую хозяева всегда ото всех засекречивали.

Она пришла сюда без характеристики с предыдущего места работы, чуть ли не анонимно. Почти никто не мог знать, где она работала раньше — ее просто приняли на вакансию. Без лишних вопросов — о прошлой работе, об уровне навыков, о профессиональной специализации. Место проживания госпожи Ситы и Миана находилось в секрете, как и состояние их здоровья. Специфика ее обязанностей состояла лишь в том, что она не должна была разглашать сведения о своих подопечных и о жильцах этого дома. Девушка, имевшая при себе лишь удостоверение личности, являлась идеальной кандидатурой — семьи нет, связей нет, работы нет, жить негде — сливать информацию некому.

    Они стояли в темноте вдвоем, и девушке было страшно, хотелось бросить все свои страхи здесь, забыть и убежать в дом, спрятаться там.

    Но Демьян не знал, что встревожило девушку, как напугали ее его тон, его поведение, его грубость. Он ждал от нее ответа. И они оба молчали. Им обоим было что сказать.

    Но Демьян стоял, так же уткнув глаза в землю, и сжимал в кармане листы письма ее отца. Он знал, что Ванда в письме — именно она, Голос шептал ему во снах, он повсюду шептал ему ее имя. И Демьян сразу понял, увидев ее, что девушка не зря теперь в этом особняке. Иначе и быть не могло.

    И он вновь сжимал в кулак письмо, решаясь вытащить его из кармана и показать ей, набирал воздуха в легкие, чтобы открыть правду… и обессилено выдыхал, отпуская листы. И снова решался, но опять трусил.

    Чего он боялся? Того, что Ванда его не поймет и всё будет зря? Или того, что ему придется, скорее всего, исчезнуть, как только он отдаст ей письмо?

    Он угнетенно отвернулся от Ванды, сгорбился, поежившись от холода, и тихо пошел к калитке. На полпути он оглянулся на сарай, поникшую девушку, на окно комнаты с сервантом, на окно соседней комнаты. Это комната нынешней Инессы.

    Тут парень остановился. Ему вдруг стало еще холоднее.

    В окне среди всеобщей темноты взгляд все же выхватил маленькую стройную фигурку в белой сорочке. По-прежнему непривычно короткие для Демьяна, волосы непослушно растрепались на ее плечах. Прижавшись щекой к стеклу, за окном на подоконнике сидела Инесса. Словно призрак.

    Он уже уходил, чувствуя опять прежнюю слабость, и не хотел заходить в этот дом, а Инесс была слепа. Ему достаточно было лишь отвернуться и просто уйти…

Но она смотрела прямо на него. Она не слышала разговора в саду (не могла!), более того, она не могла знать, что в саду в такой час вообще кто-то был.

    Но она смотрела прямо в глаза. Тоскливо, с болью.

    Теперь в этой ночи тревога овладела и Демьяном. Ему тоже вдруг стало и тоскливо, и больно. Воспоминания всплыли, словно призраки прошлого, сердце волновалось, сколько он не уговаривал себя, что она не та, что она — совсем другой, чужой человек — но он видел за стеклом свою Инесс. И ему казалось, что это его Инесс так грустно, так одиноко…

    Снова наступила ранняя осень — скоро у нее день рождения, а ей так плохо…

    Он вышел из садика и медленно побрел, спотыкаясь, по черной тропе, а сердце не хотело успокаиваться.

    Ванда еще долго стояла, смотря ему вслед, переводя взгляд на окно Инессы и в темноту, куда он скрылся.

    Он всегда держался уверенно и ровно, не видел смысла в том, чтобы на кого-то злиться, с кем-то спорить, никогда не совершал неожиданных поступков — это казалось ему глупым. Ему легче было улыбнуться и сдаться, чтобы прекратить спор, но не продолжать его. Он казался намного старше своих лет, словно уже уставшим от своей жизни. Он ни к чему не стремился, ему не было интересно что-то, чем он мог бы заинтересовать других.

    Но сегодня она увидела, что он не всегда учитель, и не всегда такой взрослый, каким кажется — он пока еще ребенок, ему только двадцать четыре года. Он даже младше нее.

    И то, как он, запыхавшись, прибежал сюда среди ночи, и его взволнованный тон, вспыльчивое поведение, и боль на его лице, спутанные мокрые волосы и потрепанная одежда — впервые он был таким. И его странные взгляды… Действительно ли он хотел быть в этом доме лишь учителем?

    А во второй комнате на другой стороне особняка, одной из тех, что с покатым подъемом вместо порога, метался в постели Миан, изнывая от боли. Последние месяцы его вновь стало беспокоить больное сердце.

    На первом же этаже, в уютной комнатке под лестницей, рядом с маленькой аккуратненькой каморкой Ванды, сгорбившись над столом, старый дворецкий писал письмо хозяину дома, приглашая его приехать через три дня на день рождения дочери. Он много сомневался, комкал письмо и писал новое, бросал свою затею, но вновь принимался писать. Потом, колеблясь, оглядывался на стену, за которой находилась комната Ванды, и опять комкал письмо.

     Эта была бессонная ночь для всех обитателей особняка и многих жителей города по ту сторону поля. Каждый что-то скрывал, у каждого были свои терзания и чувства, но никто не хотел делиться ими с другими.

***

    Демьян пришел домой, осторожно ступая по коридорам и тихо прикрыв за собой дверь.

    Опять вспомнив о дне рождения Инессы, он решил найти письмо, судорожно вышвыривая вещи из шкафа. Он все верно помнил, письмо он сложил именно в карман брюк. Вот они — пыльные, рваные. Почему-то Демьяну важно было оставить все, как есть — не стирая и не зашивая их. Он напрочь забыл о письме, думал, что все эти годы оно лежало в кармане старой куртки.

    Оно оказалось на месте. Демьян трепетно поднял к глазам аккуратно сложенный лиловый выцветший конверт — единственную вещь, что хранила все это время память об Инесс.

    И теперь он стоял в нерешительности. Он не мог прочесть письмо. Боялся, что внутри то, что предназначено не для него.

    Нервно кусая губы, он прочел адрес на конверте. Оно не отправлялось на почту, поэтому было по-дружески подписано — без адреса, без даты на самом конверте, знакомым, аккуратным и тонким почерком — писала Тая, так как Инесс не могла этого сделать. В том, что писала Тая — парень был уверен. Не зря он осмотрел документы на Таисином столе, когда впервые пришел к ней, чтобы устроиться на работу.

    Демьян бережно сложил конверт в ящик стола и беспокойно стал готовиться ко сну.

    Всю ночь его бил озноб.

    А в комнате под ним, в кабинете директора, среди разворошенных горшков и разбросанных документов, заснувшая на полу и разбуженная сквозь чуткий сон скрипом входной двери, сидела Таисия Ефимовна и разбирала дела приюта шестилетней давности.

На ее столе лежали документы о Марте Канинг, ее сыне Маркусе Канинге и далеком родственнике, троюродном дяде Джереоне Ричи, добытой информацией о котором Тая очень гордилась. Так же коротенькие сводки из очень ограниченного тиража газет, даже запрещенных в то время, о таинственном исчезновении егеря Фестера и одного из работников Канингов — Тараса Вебера.

    На то, чтобы отыскать эти выпуски, ей пришлось немало потратиться. Однако преследуя свою цель, она была непреклонна.

    Вскоре выяснилось, что те издательства, что попытались напечатать отзыв о событиях двухлетней давности, разорились в ближайшее после того время. Вроде ничего необычного, однако Тае теперь на каждом шагу виделся злой умысел и тень чей-то властной, жестокой руки.

    Да, она помнила, как давным-давно жаловалась Демьяну, что ее руки связаны, что она видит, что в городе происходит что-то неладное, но не имеет ни власти, ни связей. Вряд ли Демьян сыграл роль в ее решении, но, осознав это тогда, она решила действовать и бороться за людей.