Угге Блац намеревался добраться до города Наиды, чтобы сесть на корабль, идущий в Южные земли, и, в конце концов, воссоединиться с семьёй, которая уже давно должна была прибыть в Нибо. Путь его лежал на юго-запад, в прибрежную степь, где начинались земли алкеров*. Его невольные спутники, те, с кем благодаря случаю и стараниям Гелле он бежал из Ро, также направлялись в эти края. Шли они не с пустыми руками, каждый тащил по два мешка всякого рода менного товара: ткани, готовая одежда, женские безделушки и украшения, чеканная посуда – и кто знает, что там было ещё.
Первую ночь путники провели под открытым небом, завернувшись в плащи. На другой день, уже к вечеру, они наткнулись на одинокий шатёр посреди степи. В загородке около шатра паслись овцы с ягнятами, но не было ни одной лошади – либо в кочевье отсутствовали мужчины, либо здесь обитали самые последние бедняки. Один из торговцев осторожно откинул полог и заглянул в жилище.
В глубине, у очага сидели двое, старец с длинной белой бородой и маленький мальчик. Оба были погружены в некое занятие: на полу лежала доска, а на ней – костяные фигурки, которые старик и мальчик передвигали, по очереди бросая игральные кости.
– Да хранят Небо и все боги этот шатер! – громко приветствовал хозяев торговец.
При звуке его голоса старик и мальчик бросили игру и тотчас встали.
– Мира и процветания и тебе, странник! – отвечал с достоинством старец, выбрав для южанина его же приветствие.
– Я здесь не один – со мной двое товарищей. Мы странствующие торговцы, идем в Наиды, и смиренно просим принять нас на ночлег.
– Входите. Здесь вам не откажут ни в ночлеге, ни в ужине, но шатер наш, как видите, невелик, просим нас простить за тесноту и небогатый приём.
Гости и хозяева обменялись поклонами.
– Кимук, убери игрушки и приготовь гостям место, – ласково велел старец мальчику на родном языке.
Тот живо собрал доску и фигурки, на их месте аккуратно разложил чистый и крепкий войлок, приволок из угла несколько подушек, причём проделал это невероятно для своего возраста услужливо и проворно, чем удивил странников.
Старик сам стал угощать гостей сыром, кашей, вяленым мясом и кислым молоком.
– Ты и твой внук живёте одни? – спросил один из торговцев.
– Наше кочевье недавно ушло в поисках нового пастбища. Скоро и мы присоединимся к остальным.
– Что это за игра, в которую вы только что играли?
– Это – «зит», старинная игра, она пришла к нам с караванами. С её помощью можно научиться многим вещам, и, прежде всего, она воспитывает разум, внимание и терпение. Я как раз обучал ей Кимука.
После еды торговцы вышли на воздух, якобы по надобности.
– Хорошенький мальчишка. Ловкий, смышленый, да еще и обученный всяким фокусам. В Наидах за него дадут приличную цену, – сказал один.
– Старика мы вряд ли уговорим. А тащить его... сам знаешь...
– Будто в первый раз!
– А тот, третий?
– Он сам уже старый. И нас боится. Что он нам сделает?
– Так что же, утром? Как тогда? Только ты будешь старика, ну, того...
– Ладно уж. Но тогда и деньги за мальчишку – мне.
Несколько дней спустя в стойбище махитов** появились странствующие торговцы – трое мужчин и с ними маленький мальчик. С тех пор как в Ро поселилась бурая язва, ни сами махиты, ни соседние кочевья других племен с городом не торговали. В Наидах всё было слишком дорого, а тут – такая удача. Содержимое мешков торговцев быстро разошлось по шатрам, а сами они, довольные, остановились у богатого пастуха Жолдая. С собой торговцы пригнали двух овец с ягнятами, которых уступили Жолдаю по сдельной цене в обмен на ночлег.
Пока хозяин потчевал двоих гостей, его жена, Илук-Хурдэ, заботилась о мальчике и третьем страннике – тот был или болен, или сильно утомлен дорогой. От еды он отказался, хотя считалось это очень невежливым, и Илук-Хурдэ ничего не оставалось, как поскорее приготовить гостю постель в дальней стороне, за занавеской, чтобы ему не мешало веселье других.
Гость попросил воды. Жена Жолдая заметила, что он достал какой-то порошок и всыпал его в воду, перед тем как выпить. На всякий случай она отделила плошку, из которой чужеземец пил. Может, и ничего страшного, но стоит поостеречься. Илук-Хурдэ выставила плошку из шатра с намереньем выкинуть, как только гости покинут стойбище.
Потом махитка поманила с собой мальчика, который с самого появления в кочевье испуганно жался к страннику и за все время не произнес ни слова. Её собственные дети были уже накормлены и уложены спать. Рабыня-полонянка подавала хозяину и торговцам еду и ячменную водку.
– Пойдём, я накормлю тебя, – сказала Илук-Хурдэ малышу.
Она дала ему миску с похлёбкой, в которой плавал кусочек варёного мяса. Ребенок сначала не решался протянуть к ней руку, но потом, набравшись смелости, взял угощение, и поспешно, не обращая внимания на то, что еда была горячей, стал глотать похлебку. Закончив, он по-собачьи вылизал миску – так чисто, что её можно было и не мыть.
– Давно тебя не кормили, – заметила махитка и, движимая женской лаской ко всему маленькому и слабому, погладила мальчика по голове.
Он поднял на неё глаза, личико его говорило, что он вот-вот расплачется.
– Тётя! Спаси меня! – вдруг произнес ребёнок.
– Ты говоришь по-саввейски? Ты – саввей? – удивилась жена Жолдая. – Разве твоё кочевье не ушло в горы? Как тебя зовут?
Но мальчик не понял её. Тогда Илук-Хурдэ стала спрашивать на наречии саввеев, которое ей было немного знакомо, вспоминая всё, что знала, мешая махитские и саввейские слова.
Ей удалось выяснить, что мальчика зовут Кимук, что вся его семья ушла в горы, оставив его на попечение старого знахаря – «дедушки». Три дня назад торговцы забрали его, чтобы отвести в Наиды. Те двое, что едят и пьют – плохие, они убили «дедушку» и угнали овец. А тот, что за занавеской – добрый, он делился едой и не обижал мальчика.
– Почему же твои тебя оставили? – допытывалась женщина.
– Не знаю, – отвечал ребенок.
От тепла, сытной еды и усталости у него начали слипаться глаза. Илук-Хурдэ указала ему на место рядом с другими детьми. Мальчик свернулся клубочком, точно зверёк, и тотчас уснул.
Всю ночь жена Жолдая провела боясь, как бы не вздумали торговцы перерезать их семью. Да еще тот, третий, дышал тяжело и болезненно. Илук-Хурдэ несколько раз вставала и подходила к нему. Хорошо, что гости выпили много и заснули крепко: не слышали её.
Утром торговцы увидели, как плох их спутник. Они поняли, что надежды на его скорое выздоровление нет, и решили продолжить путь вдвоём. Оставить больного человека хозяевам без всякой платы за уход было неучтиво. Торговцы, посовещавшись, предложили пастуху несколько монет.
– Пусть оставят мальчика, – шепнула ему жена, улучшив момент, когда никто другой не мог её слышать.
– С ума сошла? Зачем нам лишний рот!
– Маленький рот съест немного. Зато большие рты не скажут саввеям, что махиты помогают продавать их детей в рабство, – и Илук-Хурдэ рассказала мужу, что ей поведал Кимук.
Торговцам предложение семьи не понравилось.
– Мальчишка стоит не меньше семи-восьми серебряных тирер или четверть сотни алкерских сого! В Наидах его оторвут за такую цену с руками. А вы хотите оставить его себе за то, что пригрели больного старика, который не сегодня-завтра умрет! Хорошенькое дельце!
Муж развел руками, но Илук-Хурдэ не хотела сдаваться.
– Возьмите обратно своих овец и ягнят, – предложила она.
– Две безмозглые овцы за раба, который умеет даже в «зит» играть – да вы смеетесь над нами!
– Что же вы хотите?
– Пять тирер, или семнадцать сого.
– За ребёнка? Вы попробуйте его вырастить! Тринадцать!
– Не нравится – не надо, заберём с собой. Ладно, пятнадцать, но ни монетой меньше.
Илук-Хурдэ сняла с шеи тонкую цепочку, на которой позванивали мелкие серебряные монетки:
– Возьмите. Здесь двенадцать сого, да еще сама цепочка стоит не меньше трех.
Мальчик и больной чужеземец остались в шатре Жолдая. Илук-Хурдэ сама ухаживала за странником. У него началась сильная лихорадка, рвота и боли, от которых чужеземец беспокойно метался все время и громко стонал. Через день Угге Блац ослабел и тихо умер, не открыв своего имени, и так и не узнав, что корабль с его женой и сыном затонул на пути в Нибо.
Смерть чужеземца стала первой в ряду несчастий, постигших кочевье махитов. В свертках тканей, в одежде и прочих вещах торговцы принесли с собой бурую язву. В стойбище начали болеть и умирать люди.
Напрасно перед каменными изваяниями Матери мира Уигуми и махитских богов – Кунгой, Лиэ, Боту резали барашков и их кровью кропили заболевших и шатры. Напрасно Томбайя, заклинатель, под грохот барабана взывал к духам. И тогда барабан ударил вновь, объявляя сход старейшин. Жизнь в стойбище замерла. Все стали ожидать решения мудрых.
Сход продлился с вечера одно дня до полудня другого. Старейшины объявили, что необходимо принести в жертву мальчика, с чьим появлением начался мор в кочевье. Когда об этом стало известно Илук-Хурдэ, она побежала в шатер, где проходил совет.
– Не мальчик виноват. Боги прогневались на нас за то, что мы, польстившись на красивые вещи, приняли у себя людей, запятнавших руки кровью. Да не просто кровью, а кровью священной. Не станет ли убийство мальчика еще большей виной?
– Женщина, ты споришь со старейшинами! Разве это твое дело? Разве голова твоя седа, разве дети твои выросли?
– Кимук мне как сын. Какая мать не станет перечить казни своего сына и не станет просить отменить её!
– Ты приютила сироту, это доброе дело. Но, подумай, почему собственное племя оставило ребенка? Не по той ли причине, что он приносит беду?
– А теперь подумайте вы, стал бы колдун и знахарь саввеев оставаться с мальчиком и жертвовать жизнью ради него, если бы духи не открыли ему правду о судьбе Кимука! Этот мальчик отмечен богами. Берегитесь, за его смерть они покарают вас и всех махитов!
Взволнованная речь Илук-Хурдэ внесла замешательство. Некоторые из старейшин стали брать сторону жены Жолдая. Чтобы испытать волю богов, решили сжечь всё, что принесли с собой торговцы, и подождать три дня: если не прибавится ни одного заболевшего, Кимука оставят в покое, если же мор продолжится, приговор над ним приведут в исполнение.
Посреди стойбища разожгли большой костер. Люди подходили и бросали в него вещи, которые совсем недавно с радостью покупали. Костер пылал долго, пока всё, что в него отправили, не обратилось в пепел, комочки металла и капли стекла.
Три дня стерегли шатер Жолдая, чтобы его жена не убежала в степь с названым сыном. Илук-Хурдэ почти не выходила, чтобы не разлучатся с мальчиком на тот случай, если за ним придут. Родня и все остальные переглядывались и шептались: не иначе, как помешалась, наслали порчу.
На четвёртый день никто не пришел за Кимуком, на пятый – тоже. Стражу сняли. Язва больше никого не коснулась. Кочевье махитов собрало скот и отправилось на новое стойбище в глубь степей. Больных и умирающих оставили в их шатрах на милость богов.
Илук-Хурдэ, садясь в повозку с детьми, сказала им:
– Вот ваш брат. Прежде его звали Кимук, но я даю ему имя Шаздааддин – Посланный Богами. Он станет великим человеком, когда вырастет. Так будьте ему верны – и он защитит и возвысит вас.
А обращаясь к названному сыну произнесла:
– Это, отныне, – твои братья и сёстры. Будь справедлив и ласков с ними, помогай им и защищай их. Ибо они – твоя лестница к солнцу. Что стоит лестница, если ступени её гнилые и ни на одну нельзя опереться?
* Алкеры - народ, ведущий полукочевой-полуоседлый образ жизни.
**Махиты - кочевое племя, наряду с другими населявшее западную степь.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления