Глава 6

Онлайн чтение книги Бессмертный Immortal
Глава 6

Глава 6




— Интересная история, — протянул Верон, подперев рукой подбородок и всматриваясь в языки пламени горящего в номере камина. — Революционеры. Это и не удивительно, что они решились на открытые и масштабные действия после такого.


Мы все сидели в номере одной из самых дорогих гостиниц Каветана, расположившись полукругом возле камина с порталом, по цвету напоминающим красное дерево, коим было отделано все, что только можно было украсить, поэтому комната выглядела даже немного жутко, но все же довольно красиво и стильно.


За окном давно стемнело, но спать особо не хотелось. По крайней мере, никто кроме Костуна не выказывал усталость, а сам толстяк, расположившись в удобном кресле, сидел с полуприкрытыми глазами, уперев лицо в кулак.


Верон снял всего три комнаты под разные имена, но только его, самая большая, выходила окнами прямиком на здание сената. Для непривычного глаза оно выглядело странно: огромная правильная пирамида, которая как будто слилась с другой такой же, но находящейся вверх дном. Однако при этом та, что вверх тормашками, словно частично ушла под землю, оставив снаружи лишь перевернутое основание, которое как бы примыкало со всех сторон к вершине первой пирамиды, возвышающейся над ним. Четыре угла этого основания служили посадочными площадками для различных летательных аппаратов, а широкие и длинные края с разных сторон были уставлены либо столами и стульями, либо небольшими хаотично расставленными палатками, ларьками и павильонами, продающими различные сувениры и вкусности. На самом краю со всех сторон стояло в ряд несколько обзорных труб. Именно это здания мы решили штурмовать. Наш корабль вполне подходил по размерам, чтобы уместиться на посадочной площадке, что не могло не радовать.


Две другие комнаты гостиницы находились напротив этой, но были относительно малы. Напротив — это значит, что для начала необходимо было спуститься на полпролета ниже по широкой лестнице, где располагались менее престижные и дорогие номера, но все еще шикарно обставленные. Верон записал себя и своего телохранителя в один номер класса люкс, меня и Мару он записал как женатую пару в полулюкс, а Костуну оставался самый маленький из всех номер повышенной комфортности. Толстяк, естественно, недовольно заворчал, что он мол, привык именно к таким номерам, какой себя взял «жадный гераклид с манией величия и транжирством». Верон вроде как хотел указать на нелогичность обвинения толстяка, но сказал лишь, что только его одного принимают за другого человека, брата Верона, в то время как остальным лучше не привлекать внимания. Костуну оставалось лишь согласиться и на дешевый по его меркам номер, но ворчать меньше он не стал, лишь тише.


— Мы им, естественно, отказали, но чтобы отвязаться, пришлось пообещать, что мы подумаем над их предложением, — поставил я точку в своем кратком пересказе того, что с нами случилось.


Верон как-то неопределенно покачал головой и хмыкнул.


— А ты что же, сразу согласился бы присоединиться к фанатикам? — поинтересовался я.


— Вряд ли бы я с ходу согласился, конечно, но подумать бы подумал.


— Думаешь, с ними будет легче схватить сенатора? Да, это так, но есть несколько нюансов.


— Слушаю. — Он внимательно взглянул на меня.


— Во-первых, — начал я, — да, мы наведем необходимый шумок, под который можно легко спереть сенатора, но не факт, что эти... революционеры красноперые не подстрелят специально, а что более вероятно — случайно, нашу дорогую жертву похищения, что не есть хорошо. Во-вторых, чтобы устроить масштабную революцию, нужно много народа. А откуда он появится? Правильно — из того вонючего городка, а между нами двадцать — двадцать! — километров. Пока они сюда будут идти, их заметят все, кому не лень, и вызовут подкрепление, а сенатора вообще могут увезти куда-нибудь на другой спутник. Ну или на планету. Нам за ним бегать по всей системе? Нет, мы, конечно, можем его перехватить по дороге, но это лишний геморрой и не нужные риски.


— Тут ты прав, кончено, но я думаю, что они не так глупы, чтобы переть сюда всем табуном двадцать километров по открытому пространству. Они явно не один день к этому готовились, да и не с того момента, когда услышали об упавшем лайнере. Как ты сам говорил, они лишь хотят использовать это событие и его последствия как отправную точку. Как призыв к действию. Воплощение давнишнего плана.


Да, их понедельник, с которого все грозятся что-то начать делать, наконец, настал, и они правда хотят что-то делать, а не снова пообещать себе начать в через неделю. Лучшего шанса у них не будет. И все же не хотелось, чтобы их планы порушили наши, тем более что они желают власть полностью свергнуть, а мы лишь немного направить в нужную нам сторону. К сожалению, они не понимают, что их план как раз и может привести к тому, что людей сошлют куда-нибудь в резервацию, а объяснять им это бессмысленно, они уже наметили маршрут.


— Это да, но как им в город-то незамеченными попасть? Туннель? Да там весь город распределен между бандами, даже если некоторые — большинство — бандитов из разных группировок и состоят в так называемой «Гаруде», от этого они не перестают быть бандитами. Вряд ли эти мордовороты даже ради «высшей цели» будут горбатиться, копая туннель годами. Им бы пострелять да выпить. А никаких других средств передвижения я у них не увидел.


— Да мы и людей почти не видели, — втесалась Мара, — но это не значит, что их там нет. Если они сами умеют прятаться, то и какие-нибудь машины могут спрятать.


Ага, и космические корабли в придачу. Будет весело, если у них на орбите висит спутник с орбитальными ракетами, тогда им вообще ничего делать не нужно будет: нажал кнопку и любуйся алым закатом. Но вряд ли этот спутник до сих пор не заметили.


— Мара права, — кивнул Верон.


— Может и права, но даже если у них и есть средства передвижения, они все равно не смогут приблизиться к городу незамеченными.


— Да, это тупик, — согласился черноглазый после длинной паузы. — Но все же мы тут говорим об этом минут двадцать, а они планировали восстание не меньше года. Это как минимум.


— Я видел и участвовал в удачных операциях, которые продумывались за десять минут до начала ручкой в блокноте, так что я тоже в этом немного разбираюсь. Но те операции были либо намного менее крупные — простая разведка, либо настолько масштабные, что генералы двигали по полю маленькие фигурки солдат, которые служили для обозначения целых армий.


— Не сомневаюсь в твоем опыте, — вставил Верон.


— Но тут расстояние в двадцать километров, — продолжил я, — а силы нападающей стороны не такие уж большие, чтобы пробраться незаметно, как маленькая группа, или с размахом и фанфарами, показывая бесстрашие огромной армии. На ум приходит лишь один вариант.


И этот вариант я уже видел не раз, даже участвовал в них, на обеих сторонах. Сейчас же я был на нейтральной стороне, но все же одним из основных действующих лиц. Все мы ими были.


— Я уже понял, к чему ты ведешь, — улыбнулся черноглазый уголком рта.


— А я нет, — не стал скрывать Костун.


— Восстание начнется не извне, а изнутри! — сказал я всем сразу и по-злодейски рассмеялся, вскинув голову.


— Как это? — испортила момент Мара.


— Женщина! Не прерывай мой злодейский смех!


— Да ну тебя. Так вы хотите сказать, — повернулась она к Верону, — что кто-то в городе собирается начать революцию, а те, из того городка за стеной, явятся позже?


А она схватывает на лету, хотя все же ей требуются явные подсказки, чтобы все понять.


— Это лишь предположение, — ответил черноглазый, — но, на мой взгляд, самое логичное. Будь у них необходимая техника, они могли бы, например, долететь до города ночью на каких-нибудь небольших и не шумящих летательных аппаратах, но даже если они у них и есть, то их явно не так много, чтобы перенести всю повстанческую армию за раз.


— Кстати, насчет техники и технологии, — перебил я Верона. — А вдруг у Роула, ихнего торговца оружием и техника (и кто-то он там еще?), отыщется какой-нибудь портативный метасалир и он просто всех сюда перенесет?


Портативные метасалиры никогда не пользовались спросом.


— Это вряд ли, — оживился Иолай. Он разбирался в технических вопросах лучше нас всех, а потому не мог не подключиться к разговору. — Даже если у него и есть метасалир, что практически невозможно — их крайне редко используют, если можно так выразиться, в повседневности, а у простого торговца в гетто ему вообще неоткуда взяться, — то ему едва ли хватит и всей энергии города открыть и стабилизировать портал, дабы туда прошло хотя бы человек пятьдесят. Даже если войдет и один, не факт, что такой портал не глюкнет, и вошедшего не распилит пополам. Это в лучшем случае.


Иолай поведал, что попытки использования портативного метсалира не увенчались успехом. Точнее, все работало, но энергии для открытия необходимо было крайне много. Для одного портала солнечную энергию приходилось собирать месяцами, потому что мешала отдаленность планеты или спутника от звезды, а также атмосфера, которая не позволяла проникнуть всем тем излучениям, что исходят от Солнца. Хотя Иолай все же считал, что на некоторых правительственных базах есть подобные порталы, энергию в которых поддерживают постоянно, хотя если что-то пойдет не так, взрыв может быть способен снести небольшой город.


— Значит, как и предположил Амар, восстание может начаться только изнутри. Остается только один вопрос — когда?


Восстанию всегда требуется кокой-то импульс, толчок, который заставит один камушек покатиться с горы, влеча за собой целую лавину. Проблема в том, что тот, кто ее создает, не обязательно этого желает. Благими намерениями, как говорится...


— Это проблема.


— Почему? — не понял Костун. Он вообще мало что понимал, но суть все же кое-как улавливал, несмотря на то, что глаза его слипались. Она ему не нравилась.


— Потому что, скорее всего, у нас не будет времени подготовиться, — ответил Верон. — Если не начнем действовать незамедлительно, мы можем упустить свой шанс схватить сенатора. Придется импровизировать.


— О! — оживился я. — Импровизация — это мой конек! Итак, начнем действовать незамедлительно?


— Лучше следующей ночью, — сказал Верон после небольшой паузы. — Многим из нас необходимо как следует отдохнуть, а завтрашний день потратим на подготовку. Действовать начнем, когда стемнеет.


— А если эти революционеры начнут раньше? — спросила Мара. Она не выказывала беспокойства, но, как и в прошлый раз, держала все в себе, накапливая напряжение, пока не взорвется. Оставалось лишь надеяться, что взрыв произойдет не в самый ответственный момент.


— Я в этом сильно сомневаюсь, — ответил я.


— Почему?


— Они решились действовать, используя катастрофу, как повод, но почему-то не напали на сенат сразу же, как только прозвучи обвинения сенатора. Думаю, они и теперь ждут повода для нападения.


Каждый ждет своего понедельника или свое завтра. Зачем делать сегодня то, что можно отложить на завтра? Мы был тем самым импульсом, который собирается сдвинуть маленький камушек с неугодного нам места, но кто-то уже приготовился, чтобы толкнуть нас в спину, дабы этот камушек выпал из наших рук, превратившись в катастрофу. И если мы не удержимся на ногах...


— А мы можем быть этим поводом, — поняла девушка. Схватывает на лету, как я и сказал.


— Верно. Полагаю, они начнут действовать сразу же, как только начнем действовать мы.


— Тогда мы можем и побольше отдохнуть, — вклинился Костун. Тема отдыха интересовала его больше всего. — Если они ждут нас, то пусть и дальше ждут, а мы отдохнем в номерах, понежимся в джакузях, насладимся здешними вкусностями. Я как-то был в одной гостинице, не в этой, конечно, здесь слишком дорого, но там подавали потрясающе вкусных мидий! Пальчики оближешь. Уверен, что тут-то точно должны они быть. — Костун говорил с воодушевлением, даже сонливость почти не засыпала ему глаза песком.


— Это, конечно, хорошо, — перебил его Верон. — Но все это лишь предположения. Даже если они и верны, не факт, что уже готовые к атаке повстанцы будут спокойно сидеть и ждать, когда мы сподобимся действовать. Они могут подтолкнуть нас к этому, что сильно усложнит дело.


— Думаешь, они такие умные? — засомневался Иолай.


— Они, может, и нет, но вот их предводитель, Спардий, вполне может таковым оказаться. Если верить Амару и остальным, члены «Гаруды» довольно... фанатично относятся к своему боссу, а глупый человек не способен вести за собой такое количество людей, тем более самодовольных бандитов, которые вообще не любят подчиняться.


— Значит, решено: завтра вечером мы захватим сенатора и выудим из него всю информацию.




Мара спала всю ночь как убитая и проснулась лишь за полчаса до полудня. Я не спал всю ночь. Сначала пытался, но проворочавшись часа два, не выдержал и пошел к номеру Верона и Иолая. Как я и думал, они тоже не спали.


— Что, не спится? — усмехнулся Иолай, открыв дверь. Прям дворецкий какой.


— Я вообще могу не спать, — откликнулся я, — но все же просто люблю иногда вздремнуть, когда время есть, а сейчас сон совсем не идет.


— Верон — гераклид, как ты знаешь, он тоже очень долго может обходиться без сна, а мне главное иметь полный заряд и целые детали.


— Я так и думал, что вы не спите.


— Ты очень необычный, — сказал Верон. Он сидел в мягком кресле возле окна, смотря на здание сената, и даже не повернулся, когда я вошел. Сидел он в пол оборота и единственный видимый мне глаз блестел золотом, ловля свет уличных фонарей.


— Я? Почему? Из-за неспособности умереть?


— И это тоже. — Он повернулся. — Ты не просто не можешь умереть, но еще и не чувствуешь усталости, и в добавок ко всему, ты не по-человечески силен. Простое бессмертие не дает такие возможности.


— А ты много знаешь о бессмертии? — усмехнулся я. Верон оставался серьезным. С того самого момента, как нас пытались убить лже-патрульные, он постоянно ходил смурным и практически не улыбался, а если улыбка и касалась его губ, то была какой-то натужной. Я считал, что это из-за ранений, из-за того, что он попал в потовую ситуацию, из которой не мог выбраться самостоятельно. Он любил держать все под контролем, а тут он был слишком беспомощным, пуст и не хотел этого признавать. Судя по всему, дело все же было во мне.


Так-то он вообще выказывал мало эмоций, но именно рядом со мной, после того, как он узнал о моей силе, Верон то хмурился, то старался на меня не смотреть, однако скрывал это, пусть и неумело.


— Нет. Я просто пытаюсь мыслить логически, — ответил он после небольшой паузы.


— Логически? — я рассмеялся. — Я пытался узнать о своих способностях тысячи лет: ходил к экстрасенсам, ясновидящим, гадалкам, сам гадал на всем, чем можно. Надо мной было проведено опытов больше, чем на любом живом существе во Вселенной. А ты хочешь все понять, размышляя среди ночи у открытого окна?


— Почему ты скрываешь ото всех свой дар? — спросил он спокойно, но я чувствовал его напряжение. Он хочет узнать обо мне — а может, о моей способности — больше, чем пытается показать, оставаясь хладнокровным. Я ему не нравился, я был загадкой, которую он не мог разгадать самостоятельно, естественно, что ему неприятно просить об ответах.


— Почему? Это же элементарно! Меня начнут преследовать, чтобы очередной раз провести надо мной опыты, которые проводились уже сотни раз. — Вообще, меня и так преследуют очень многие, но их станет в разы больше, если я стану всемирно известным. — Все существа во Вселенной — абсолютно все! — считают себя умнее других. Каждый, проводя какой-либо опыт, который до него проводился множество раз, но другими расами, надеется, что те, другие, совершили какую-нибудь ошибку, может совсем крошечную, но она стала роковой. Но я-то не они, думает этот каждый, я-то не дурак, у меня-то все получится, я же умнее всех! Но у него не получается, как и у тех, других, но тут находится новый умник, который считает... В общем, это бесконечный замкнутый круг. Ну или спираль, если хочешь, ибо каждое такое повторение делает этот опыт все более тупым и бессмысленным, а значит, все те новые, кто его проводят, оказываются не умнее предыдущих. И вот эта спираль уходит в бесконечность, доказывая и то, что идиотизм тоже бесконечен.


— Ты не ответил на вопрос.


— Почему я скрываю свой дар? Да потому что мне нечего уже скрывать. Меня, как я уже сказал, обследовали тысячи и тысячи раз, и ничего не нашли. Ни моя кровь, ни слюна, ни спинномозговая жидкость, ни любая другая жидкость не является эликсиром бессмертия. Ты ничего не заметил странного, когда мы захватили «тарелку»?


Верон призадумался. Он старался внимательно следить за всем, что происходит вокруг него, но именно из-за такого внимательного анализа можно упустить то, что на поверхности. За деревьями не видно леса.


— Нет, — ответил Верон неуверенно после долгой паузы.


— Ладно, поставлю вопрос по-другому: чего не хватало, когда ты поднимался и поднялся на борт? И у меня на одежде.


— На том покрывале?


— Да. — Пусть будет покрывало. — Только не говори, что не хватало штанов, это очевидно.


Верон снова задумался, не прошло и минуты, как он неожиданно для себя вскрикнул:


— Кровь! — но тут же успокоился, взяв себя в руки. Так ведет себя ребенок, считающий себя взрослым, найдя недостающую деталь от пазла.


— Вот именно! Тот рыжий здоровяк пустил мне пулю в затылок, выбив мозги на трап — хотя, вероятно, вы этого не заметили, так как были немного заняты, — а там было чисто, не считая крови солдат, но она была лишь на трапе. А на моих одеже и лице кровь была, но потом она тоже пропала, верно?


— Да, — нахмурился Верон, пытаясь вспомнить.


— Знаешь, как она исчезла?


Верон не ответил, ожидая, что это сделаю я сам.


— И я не знаю, — развел я руками.


Верон вскинул брови, Иолай, сидевший рядом со мной, хмыкнул. Ему было не менее интересно, но задавать вопросы он предоставил гераклиду, хотя обычно все было наоборот. Многие считают, что задавая вопросы, ты выставляешь себя глупцом, но лишь глупцы считают, что это так. Не задав вопроса, не узнаешь ответа, а значит, так и останешься пнем.


— Она просто исчезла и все. Могу показать. — Я взял нож, лежавший на журнальном столике вместе с некоторым другим оружием, и быстро полоснул себя по запястью. Из него хлынула кровь, забрызгав столик и оружие красным фонтаном. Через несколько секунд кровь бить перестала, и скоро порез полностью затянулся, не оставив и следа. Подобный фокус не раз меня выручал, если вокруг было полно врагов, а убивать всех мне было лень; полоснул себя по горлу, враг сплюнул и ушел.


Кровь, заляпавшая все вокруг, казалось, так и будет расплываться густоватой лужице, капая со столика на ковер, но не прошло и десяти секунд, как она начала исчезать. Казалось, будто она обращается в еле заметный пепел, в хлопья, разлетающиеся от огня невидимого костра. Эти микроскопические хлопья едва отрывались от красной лужицы, как тут же превращались в ничто, растворяясь в пространстве, как будто и не было ничего. Через пару минут столик был чист и сух, не оставив и следа крови.


— Видите? Кровь, волосы, плоть, кости: любая часть моего тела, отделенная от этого самого тела, превращается в ничто.


— Но ведь если тебе отрубить руку, она исчезнет, а за место нее вырастит новая? — прервал звенящую тишину Иолай.


— Да.


— А волосы? Если волосы отрастают, то они у тебя уже должны по земле елозить.


Иолай способен довольно нестандартно мыслить, что я заметил за дни, проведенные вместе, но обычно он остается в тени Верона, что не есть для него хорошо. Когда-нибудь ему надоест держаться за чужой подол. Интересно, как тогда поведет себя гераклид?


— А это еще одна особенность моей способности, — ответил я Иолаю, — волосы и ногти, если я их отстригу, не отрастают тут же обратно. Если я плюну, кстати, слюна тоже не исчезнет в полете. А вот если набрать мою кровь в шприц, она тут же превратится в ничто. Видимо, это все подсознательное. Лишаться руки я не хочу, а потому она вновь отрастает, если ее отрубить, а волосы и ноги я стригу намеренно, а потому они тут же и не отрастают. На плевок я вообще не обращаю внимания, так что и тут все как у людей. Хотя мне иногда кажется, что если я чего-то сильно захочу, например, отрастить волосы подлиней, то они как будто действительно начинают расти чуть быстрые.


И забеременеть от меня тоже возможно, семя не распадется на атомы, но эту подробность им знать не обязательно, а то еще начнут задавать вопросы про детей, а отвечать на них у меня желания нет.


— Тоже подсознательное?


— Ага. Ну, мне так кажется. Ученые, что меня изучали, вроде как тоже с этим согласны. Обычно все быстрее растет, когда я сплю, а значит, не могу нормально мыслить и контролировать себя. Просто перед сном желаю, чтобы волосы росли быстрее, они и растут. Но на самом деле по-настоящему я никогда не желал иметь длинные волосы, наверно поэтому и не имел. И еще я пытался перед сном представить, что у меня четыре руки, но тоже безуспешно.


Будь это возможно, я бы давно сменил скучное человеческое тело на что-нибудь более экстравагантное: красная кожа, черный глаза, рога и острые клыки, возможно даже небольшой заостренный хвост. Внешность Сатаны мне бы пошла, только на копыта довольно трудно найти обувь, поэтому тут бы я остался при своем.


— Зачем тебе четыре руки?


— Не знаю, вдруг пригодятся? Да это так, просто эксперимент был. Безрезультатный.


Вновь наступило молчание, которое в последнее время наступало слишком часто. Вся наша компания была слишком разнообразной, и если какие-то темы для разговора и были, то они в основном заключались в попытке обелить наши имена и попутно спасти человечество от ссылки. По крайней мере, Верон больше всего желал именно первого, а Иолай второго. Я же в основном хотел найти виновника и наказать, как это могу только я. Оставались лишь Костун и Мара. Толстяк вообще ничего не желал, кроме как окончания своих мучений, ну а девушка... Похоже, ее привлекала сама мысль о приключениях, пусть она этого никогда и не выказывала, хотя как только становится жарко, она предпочитает оказаться где-нибудь подальше.


Верон опять уставился в окно. Иолай проверял оружие, но не очень старательно, просто пытался убить время. Я сходил до мини-бара и налил себе выпить, остальные тоже не отказались пропустить по одной, а потом и еще. Где-то через полчаса Верон вновь заговорил:


— Все это понятно, — сказал он как бы невзначай, словно его это не особо интересует, — но не объясняет твоей сверхчеловеческой силы.


— Тут тоже все просто, — ответил я. — Прикол в том, что у меня идеальное, по моему мнению, тело. Именно такое, какое я себе всегда хотел и до сих пор не расхотел. Но я-то хотел еще и становиться сильнее физически, а как это сделать, если не наращивать мышцы, как у йофира? Тут на помощь приходит моя способность адаптироваться. Если я долго буду под водой, то смогу под ней дышать; если на меня воздействовать сильным давлением, то через некоторое время я его даже чувствовать не буду; если меня долго и больно пытать, я перестану чувствовать боль во всей ее красе. А вот если я буду долго качаться, я буду становиться сильнее. И при всем при этом я абсолютно никак не изменяюсь внешне. Мышцы как бы растут, и я становлюсь сильнее, но с виду я слабее, чем есть. Спро́сите: как? Отвечу: не знаю.


Правда, не все так просто. Иногда мне требуется несколько минут, чтобы приспособиться, а иногда и нескольких часов бывает мало. Все зависит от моего сознания, чем больше я чего-то желаю, тем быстрее достигаю результата, но дело в том, что я не всегда знаю, чего хочу, даже если для других ответ был бы очевидным.


— Круто, — кивнул Иолай. — Очень полезные все же у тебя способности.


— Только есть еще одна фишка: способность дышать под водой, не сгорать в огне и тому подобное — все это временное. Выйдя на сушу и вернувшись в воду минут через десять, мне снова придется адаптироваться. Так же, например, и с давлением, и с огнем, и с болью, и тому подобным.


— Это уже минус.


— Не знаю, — пожал я плечами.


Если бы у меня оставались все те способности, что у меня когда-либо появлялись, я бы был слишком силен. А быть слишком сильным — скучно и не интересно. Меня бы никто и никогда не смог бы даже пальцем тронуть. За почти три тысячи лет моей жизни я не встречал более сверхъестественного существа, чем я сам. Наиболее близки́, как мне кажется, гераклиды, но у них сила не зависит от обстоятельств. Они сильнее любого обычного человека, но я могу вырасти до их уровня и даже стать в разы сильнее, а тогда у них и шанса против меня не будет. Но так как обычно я нахожусь в обычном состоянии, первое время любой гераклид будет превосходить меня по всем показателям. Прецеденты были.


— Интересно, а кто сильнее, — заговорил Иолй вновь после недолгого молчания, — ты или гераклид? Верон, как думаешь?


— Не думаю, что у меня есть шанс против того, у кого любые ранения затягиваются за секунды.


— Ну почему же, — возразил я, — ты себя недооцениваешь. За свою жизнь я встречался лишь с двумя из вашего племени, — один, кстати, был твоей же расы, — и с обоими у меня как-то не заладились отношения.


— И что было? — поинтересовался Иолай. Даже Верон оживился, сбросив маску безразличия.


— Ну, как ты, наверно, знаешь, Иолай, гераклиды, помимо своей живучести, обладают и незаурядным умом, а с этим — и хитростью. И часто используют это в битвах, предпочитая избегать прямых столкновений.


— Хм-м, я как-то об этом даже не задумывался. А ведь и правда, Верон, я редко видел, чтобы ты выходил против кого-то без подготовки.


— Подготовка и анализ противника — залог победы, — спокойно ответил он. — Так что произошло с теми двумя гераклидами? — вернул он тему разговора в прежнее русло.


— Тоже стало интересно? — хмыкнул я. — Ну, первого я убил в довольно тяжелой схватке. Мне повезло, что он думал, будто мои регенеративные способности лишь немногим превосходят исцеление гераклида. Твоя раса,— повернулся я к Верону, — не сочти за грубость, довольно эгоистична и горделива. А гераклиды еще зачастую и переоценивают себя. Камирутт и гераклид в одном лице — жгучая смесь.


Верон поморщился, но, видимо, решил, что я прав, а потому промолчал. Камирутты редко признают себя чересчур заносчивыми, а если и признают, то лишь просто не отрицая это вслух. Я продолжил:


— Первый гераклид, с которым я встретился, был так самоуверен, что вышел со мной драться, не подготовив ловушек и сюрпризов, хотя пару фокусов он все же в бою показал. Но всадив мне нож в сердце, он расслабился, думая, что мне пришел конец, это и было его роковой ошибкой. Вот так.


— А причины? Почему вы сражались?


— Пусть это будет загадкой, — ответил я, помолчав. — Скажу лишь то, что он был одержим властью и жаждой вечной жизни.


Верон хмурился все время, пока я рассказывал о битве с гераклидом, да еще и с его соплеменником. Вероятно, ему не нравилось, что я рассказываю об убийстве ему подобного, а потому желваки у него на скулах то и дело проявляли себя. Хотя это казалось немного странным.


Гераклиды — это не раса. Это разумные расы, обладающие некой генетической мутацией, до сих пор плохо изученной наукой. Точнее, практически никак не изученной. Они, несмотря на любую комплекцию, обладают куда большей силой и скоростью, чем другие представители их расы, да и других тоже, а также обладают невероятной способностью к регенерации; чтобы наверняка убить гераклида — необходимо сильно повредить его сердце или мозг. Их интеллект практически всегда тоже выше среднего, даже если они ничему не обучаются специально. Также у всех представителей черные склеры глаз с желтой радужкой, и в отличие от красноглазых, внешне их можно отличить только благодаря ним. А так, Верон принадлежит к расе камирутт, как и Мара, кстати, которые мало чем отличаются от человека, не считая, пожалуй, наличия у всех поголовно иссиня-черных волос.


— Одержим властью?— уточнил Верон, вновь немного помолчав. — С чего ты взял?


— А почему тебя это так взволновало? Потому что он тоже был гераклидом и камируттом или есть еще какая-то причина?


— Нет никакой причины, — слишком резко зыкнул Верон, но тут же успокоился, хотя в голосе все еще звучало раздражение: — Просто ты так легко убиваешь людей, что мне стало интересно, чем ты руководствуешься.


— Хм... Чем руководствуюсь? Я и сам не знаю. Возможно, это чувство самосохранения, даже при условии, что я бессмертен. Если меня пытаются убить, я подсознательно пытаюсь защититься. Часто для противника это кончается не очень хорошо.


Верон что-то хотел ответить или спросить, но Иолай перебил его:


— А второй? Ты же говорил, что с двумя встречался, что стало со вторым?


— Без понятия, — пожал я плечами.


— Вот как? — холодно протянул Верон. — Даже не знаешь, что с ним сделал?


— Я знаю, что он со мной сделал. Этот второй оказался менее твердолобым, чем первый, полагаясь больше на хитрость, чем на силу. Не буду вдаваться в подробности, но, в конце концов, я оказался в жерле действующего вулкана. Правда, через полчаса началось извержение, и меня из него выбросило вместе с потоками лавы и валунами. На одном из островов далекой планеты до сих пор ходят легенды о вулканорожденном.


— Ого! — воскликнул Иолай. — Так это правда? Я слышал эту историю, только я думал, что это все байки местных врунов, а оно вона как. Потрясно!


— А что с тем гераклидом? — уже спокойнее спросил Верон.


— Говорю ж: без понятия. С той истории я его больше не видел и даже не слышал о нем.




Что-то я разговорился. Я редко кому рассказываю о себе, а тем более о своих способностях. Да еще и практически всю правду. Обычно это заканчивается плохо.


Однажды мне пришлось перебить целый мафиозный клан, потому что я доверился одному из их членов, а он все выболтал своему боссу. Босс решил, что он один из тех умников, что знает больше, чем все остальные вместе взятые, и захотел меня схватить, чтобы выведать путь к источнику вечной жизни. Когда он об это рассказал остальным лидерам клана, начались такие закулисные интриги, что мама не горюй. Некоторые даже додумались нанять людей со стороны, поведав им часть правды, а те решили, что бессмертие лучше любых денег. В общем, началась та еще кутерьма, а народу с каждым днем вовлекалось все больше, поэтому мне пришлось вмешаться.


Все обрели свое бессмертие на страницах газет и в криминальных сводках.




Ночь на спутнике подходила к концу. Так получилось, что мы разговаривали несколько часов, и не понятно, вышел ли разговор плодотворным или все же оказался пагубным для отношений в нашей маленькой случайной компании. Верон выглядел как всегда спокойным, не обремененным на вид эмоциями, хотя я чувствовал, что после этих разговоров его отношение ко мне несколько изменилось. Иолай же стал даже немного мной восхищаться, но особо этого не проявлял, особенно на виду у Верона.


Посидев еще около получаса, выпив вина и поговорив обо всем и не о чем, я пошел будить Мару, Иолай же отправился к номеру Костуна.


Когда я зашел в спальню с двумя, кстати, полутороспальными кроватями, то ее там не оказалось, как и на кухне, тогда я пошел в ванную комнату. Когда же я открывал дверь, Мара как раз закутывалась в халат. Как раз — это она только сняла его с крючка, а закутывалась она уже матюгнувшись и кинув в меня непонятно откуда взявшимся у нее в руке шампунем или гелем для душа. Сказать, что было неловко — ничего не сказать, но мои эмоции сильно отличались от эмоций Мары.


Когда же она, наконец, вышла из ванной комнаты, минут через десять, я сделал вид, что ничего не было, и я не видел ее прекрасного упругого тела, она же выглядела не так спокойно, хоть и старалась сдерживаться, но красное лицо и поджимание губ выдавало ее с головой. Видимо, решив не усугублять, она уже успела переодеться в повседневную закрытую одежду. Я сказал, что мы собираемся в номере Верона для последней подготовки, и что как только она будет готова, пусть приходит. С этими словами я вышел, она же не проронила ни слова и старалась не встречаться со мной взглядом. В первый раз, почему-то, было не так неловко.


Я вернулся в номер к Верону и Иолаю.


— А где Костун? — поинтересовался я, завидев киборга.


— Я до него еле достучался, — пожаловался он. — Он, понимаете ли, не привык так рано вставать, король хренов. Но я его быстро в чувства привел, сейчас явится. А Мара?


— Она... тоже сейчас явится.


— Понятно.


На журнальном столике лежало оружие, которое перебирали Верон и Иолай, проверяя наличие патронов и работоспособность. Ночью, почему-то, никто этим особо не занимался, хотя и не спал, лишь Иолай иногда проверял оружие на вес, подбирая наиболее удобное. Верон, казалось, был полностью сосредоточен на этом действе, Иолай же вел себя более непринужденно. Кажется, сегодня я уже успел испортить отношения как минимум с двумя из нашей шайки. Не то чтобы это очень меня волновало, но перед общим ответственным делом все должно быть не так.


— Так что, — заговорил Иолай вновь, — кто будет впереди, а кто прикрывать? Не знаю как Мара, но Костуну мне вообще страшно оружие доверять. Кто его, толстяка, знает, нажмет на крючок с испугу да спины нам продырявит, а если вперед послать, то его сразу же и снимут.


— Мы оставим его здесь. Будет следить за зданием, и если что, сразу же нам сообщит.


— Что-то я сомневаюсь в нем, — хмыкнул он.


— Немного доверия не помешает, — заметил Верон. — Если он увидит, что мы надеемся на него, а не просто смеемся, — Верон укоризненно посмотрел на Иолая, — то он, возможно, станет нам более полезен.


— Вот именно, что возможно, — возразил киборг. — Он сбежит при первой же возможности. Тем более что его рана практически полностью зажила. Может, с ним Мару оставить?


— Нет, она пойдет с нами.


— Почему?


— От нее пользы больше будет там, а не здесь, сидя у окна, да она и сама не согласится.


— Не соглашусь, — подтвердила Мара, неслышно заходя в комнату. — Я хочу быть на передовой, а не отсиживаться в тылу да еще и присматривая за потными толстяками.


Мара, не глядя на меня, прошла мимо и села на противоположный диван рядом с Вероном, рассматривая разложенное оружие.


— Может, все-таки подумаешь? Здесь безопасней.


— Нет, я хочу идти, — настырно повторила она, даже не замечая, как надула губы. Сущий ребенок, желающий во что бы то ни стало заполучить конфетку, даже зная, что она горькая, как касторка.


— Ну, как знаешь.


Даже если она и не хотела раньше, теперь пойдет чисто назло. Правда, не очень понятно, чего она этим хочет добиться.


— Думаете, нам хватит оружия? — спросила она чудь погодя, поворачиваясь к своему соплеменнику камирутту.


— Это все, что есть.


В дверь постучали. Иолай тут же вскочил и отворил дверь; это был Костун, чистый, довольный и гладко выбритый.


— Ты нафига усы сбрил? — воскликнул Иолай. Костун сначала впал в ступор, потом изменился в лице и шлепнул себя ладошкой по лбу:


— Вот я дурак! Я ж совсем забыл, что они нужны. Я почему-то решил, что они сами выросли за ночь, удивился, конечно, а потом пошел и сбрил.


Лицо его вновь приобрело внешность толстого ребенка с проплешиной на голове.


— Это уже не важно, — прервал их Верон. — Костун все равно останется здесь, так что его никто не увидит, а когда начнется суматоха, мы его заберем и свалим отсюда.


— Здесь — это где?


— Иолай, объясни ему все.


— Лады.


Киборг усадил толстяка в кресло, а сам сел на край дивана, и строго наказал Костуну слушать внимательно, запоминая все, что он должен делать, хотя делать-то особо было и нечего.


— А почему мы вообще в том городе за стеной не закупились как следует? — вернулась Мара к начатой ею теме. — Там наверняка можно было купить все, что угодно.


— Потому что это привлекло бы лишнее к нам внимание, — ответил я. — Мы пришли со своим оружием, со своим и ушли.


— Но ты же прикупил себе этот автомат, — грубо заметила она.


— Потому что он мне понравился. Один автомат — это не целый арсенал. — Хотя, если так подумать, мальпленган легко заменял десяток обычных автоматов. — Мы купили трансфэйсер и слегка подправили внешность. Обычно такие изменения делают, чтобы тебя не узнали, а зачем тебе это надо, — могут быть сотни причин. Если бы мы набрали целый склад этого оружия, то тут сразу бы стало понятно, что мы намереваемся идти на крупное и шумное дело.


Хотя, если Роул действительно все разболтал — а так и есть, — сейчас о нас знают все члены «Гаруды» и просто выжидают наших первых шагов. Даже не зная наших планов, они могут просто задействовать свои, пока мы невольно отвлекаем внимание на себя.


Мы говорили об этом вчера, но Мара хотела узнать больше, даже если мы сами ничего не знали. Мы можем лишь предполагать.


— Значит, мы не купили больше оружия, потому что скрываем наши планы? — спросила она.


— Вроде того. Правда, это не особо сработало.


— В смысле?


— В прямом. За нами следили, как только мы прошли контроль на подлете к спутнику. В городе тоже, естественно, следили, как следят и сейчас.


— С чего ты взял? — удивилась девушка.


— Шестое чувство.


Иногда у меня возникает такое ощущение, что я под прицелом, и кто-то готов вот-вот спустить курок. Обычно так и бывает, только вместо простого оружия у этого кого-то бывает что-нибудь похуже, например, бомба, информационная. Камеры в лайнере записывали каждый мой шаг, как я и предполагал. В отеле тоже были камеры, но с полной уверенностью я сказать не могу, наблюдает ли кто-то через них за мной или нет. Возможно, наблюдающий находится в этой же комнате.


— Разве у людей шесть чувств? — приподнял бровь Верон, оторвавшись от своих крайне важных занятий.


— У обычных — да. Верон молча кивнул, показывая, что понял.


Иолай объяснил Костуну его задачу в сегодняшней заварушке и откинулся на спинку дивана; то же сделал и Костун в кресле. Он выглядел немного растерянным и даже слегка напуганным. Даже он понимал, что скоро будет, и не мог скрывать свои чувства. Ему очень не нравилось, во что он вляпался, затесавшись в нашу компанию.


— Слушай, Костун, — обратилась к нему Мара, — а твой друг не мог нас сдать?


— Яким? Да не друг он мне, я ж говорил уже, так, старый знакомый. Раньше он меня никогда не сдавал. Не знаю.


— Он мог услышать, что тебя разыскивают, вот и сдал. Дэбелы охочи до денег.


— Ничего мы не охочи — вскинулся Костун, — просто... если представляется случай, мы стараемся им воспользоваться.


— Вот и я о том же. Он мог счесть это хорошим вариантом заработать.


— Не думаю, — усомнился я. — За нами следили, как только мы подлетали к станции. Хотя, возможно, там за всеми прибывающими следят, на спутнике ведь государственные учреждения, но вряд ли они стали и вообще смогли бы следить за всеми даже после приземления. Может, этот Яким и сдал своего «старого знакомого», но мы и без него были под колпаком.


Кому-то очень нравится подглядывать за нами, особенно за мной. Может, мой противник какая-нибудь женщина, которой я не перезвонил?


— Это может осложнить дело.


— Сомневаюсь, — заговорил Верон, прочищая дуло автомата. — Если бы они хотели нас схватить, то уже попытались бы это сделать.


Верно, мы были особенно уязвимы, когда пристыковались к станции, и нас могли легко схватить, но не схватили, а это значит, что кто-то хотел, чтобы мы попали на спутник. Скоро мы возьмем в руки камушек, а кто-то только этого и ждет.


Я не стал говорить это вслух, чтобы не вызывать еще больше волнений, чем есть, но был уверен, что и Верон все это понял. Мара же своими расспросами могла прийти к такому же выводу.


— Может, они хотят поймать нас с поличным, во время штурма?


— Они бы не стали так рисковать жизнью сенатора и простых граждан, схватили бы нас прямо здесь, тем более, что тут и так хватит улик, чтобы вынести нам смертный приговор. — Черноглазый кивнул на лежащее на столике оружие.


— Да кто их знает.


Если сенатора не будет в сенате, то мы точно попали. Инда действия повстанцев могу сыграть на руку, и мы сможем скрыться под шумок. Только тогда все придется начинать сначала, но все будет сложнее, потому что пусть мы и будет знать нашу цель, ее местонахождение будет для нас тайной.


Весь день прошел в подготовке к штурму. Мару и Костуна — особенно Костуна — пришлось обучать обращению с некоторыми видами оружия, которые были в наличие. Как оказалось, вакуганом девушка практически не умела пользоваться, несмотря на то, что он мало отличался от обычного пистолета, не считая способа зарядки, а мальпленган она раньше даже в глаза не видела. Костун, как оказалось, знал об оружие лишь одно — оно стреляет. Хотя и где-то слышал, что для стрельбы необходимо нажать на курок.


— Но ты же таскался с у́зи!


— А, точно, вот как он называется, а я все вспомнить не мог.


— Зачем вообще его в руки взял, если пользоваться не умел?


— А что там уметь? Берешь и стреляешь. Я же не дурак, фильмы смотрю.


Разубеждать его в его же интеллектуальных способностях никто не стал, а просто несколько раз показали, как стрелять и перезаряжать оружие. Когда он попытался повторить, нам очень повезло, что мы заранее вытащили обойму.


— Вы же сами сказали, что я здесь сидеть буду, так на кой ляд мне стрелять учиться? — недовольно пробурчал Костун.


— На будущее, если оно у тебя будет, обязательно пригодится. Уж поверь.


Он не поверил, а потому все время, что его пытались обучить, ворчал и недовольно кривил губы. Мара училась охотней и куда плодотворней, задав лишь единственный вопрос не по теме о том, зачем ей обучаться владению всеми видами оружия, что у нас есть, если она будет пользоваться лишь одним. Я объяснил, что в бою может случиться все, что угодно, и может статься так, что ей придется сменить вооружение, и не единожды. Она спорить не стала. Возможно, помня о моем огромном опыте, но, вероятней, просто не хотела лишний раз со мной разговаривать.


Попутно разъясняя о функциях оружия и его возможностях, Иолай и поправляющий его Верон повторяли незамысловатый план действий, постоянно внося в него мелкие поправки и прорабатывая непредвиденные обстоятельства. Я сказал, что раз мы прорабатываем непредвиденные обстоятельства, то они уже не являются непредвиденными. Это просо противоречит понятию. Ответом на мою реплику было молчание и укоризненные взгляды.


За весь день мы прерывались лишь на трапезы. Пять раз. Нам бы хватило и двух, но Костун вечно был голоден и критиковал слишком мелкие порции, которые нам приносили в номер, а также заверял, что чаевые его будут равны этим ничтожным порциям, хотя денег у него и не было, а платил за все Верон. Вообще, все были согласны с мнением толстяка, но молча, дабы не тешить его самолюбие.


Так наступил вечер.


Верон и Иолай закончили проверять и чистить оружие, раздав его всем присутствующим. Костун, как оказалась, не очень понял свою задачу, поэтому ему пришлось все повторять с самого начала. Верон и Иолай шли в авангарде, Мара была в середине и служила поддержкой, а я прикрывал тыл. Хоть я и был в самом конце, но помимо простой защиты спины, мы решили, что я буду ответственен за все, ибо мое бессмертие было большим плюсом в сражении с противником. Однако для осуществления плана все должно было идти идеально, чего никогда не бывает.


Упаковав оружие и соответствующую экипировку в две сумки, по типу спортивных, мы вчетвером вышли из гостиницы, заперев Костуна в номере с удобным для него у́зи и мощным электронным биноклем. Правда, для начала нам пришлось заказать в номер еще еды на трех человек, ибо он боялся проголодаться во время дежурства.


Всего было две сумки, и их первым вынес Иолай, потом через холл вышли мы с Вероном, а еще минут через пять за нами направилась и Мара. Таким образом мы старались не привлекать внимания, хотя я понимал, что тех, кто за нами следит, этим не провести. Да мы и не пытались, хотя старались быть настороже.


Я и Мара, взяв одну из сумок, направились непосредственно в здание сената, открытого для посетителей почти до полуночи, мы же вышли за час до закрытия, чтобы спрятаться в здании, когда входы перекроют. Верон и Иолай отправились на стоянку кораблей за «Gurin Mnyama», так похожий на «Фисташку».


После закрытия сената от посетителей, происходила традиционная смена караула из тридцати человек, окружающих здание, поэтому мы решили действовать ровно через десять минут после этого мероприятия, когда уставшие стоять гвардейцы вернутся в казармы, сдадут оружие, снимут свои камзолы и расслабятся. Это вряд ли бы облегчило нам задачу, но мы надеялись на небольшую суматоху.


И мы ее вызвали.




***




За сорок пять лет до описываемых событий.


Планета Сурусув.




Планета Сурусув ничем не отличалась от среднестатистических планет во Вселенной. Довольно развитая инфраструктура со своими минусами и плюсами. Планета по размеру была довольно небольшая, но имела множество достопримечательностей, в основном в виде гор и разливающихся между ними рек, всегда полных рыбы. Сурусув также, в отличие от восьмидесяти пяти процентов всех существующих обитаемых планет, был естественного происхождения, а не терраформированным.


Сурусы — коренные жители планеты — обладали большими глазами светлых оттенков и небольшим гребнем на лысой голове, как бы делившим череп пополам; еще у них были относительно длинные, но крепкие и цепкие пальцы, с чуть ли не костяными ногтями; в зависимости от места жительства, цвет кожи у аборигенов разнился от темно-персикового до светлых тонов желтовато-коричневого; тела сурусов были крепкими, а рост не превышал метра и шестидесяти пяти сантиметров от пят до гребня. Несмотря на довольно грубое телосложение, их безволосые лица с большими выраженными глазами делали их немного похожими на детей. Даже взрослые сурусы практически не имели морщин на толстой коже. Во всем остальном они мало отличались от людей, в том числе и воинственностью, хотя крупных войн у них не было давно — эволюция взяла свое.


Большинство самых крупных городов располагалось между горами, как раз так, чтобы река проходила по центру города. Но такие города строились только там, где междугорье выходило как раз на встававшее солнце, чтобы его лучи согревали город и освещали улицы. Если встававшее солнце пряталось за горой, то обязательно одна из двух гор, окружающих город, была вулканом. Сурусы давно овладели технологиями, позволяющими усмирить вулкан, не позволяя вырывающейся лаве уничтожить все вокруг, а все тепло, излучаемое огненной горой, использовалось для выработки энергии и согревания города.




В один из таких городов меня и пригласили, прислав электронное сообщение, что, мол, есть прибыльное дельце, хотя подробностей предоставлено не было, только общие фразы: кое-что кое-откуда взять и кое-куда переправить, и все тихо и быстро, естественно. Лететь было далековато, но на той планете я еще ни разу не кутил, а потому быстро согласился, тем более, что остальные заказы были мелкими и неинтересными.


Я прибыл за два дня до срока назначенной встречи, которая должна была состояться как раз в том городе, что находился между горой и вулканом. Грунт был каменистым, но некоторые участки специально засыпали высоким слоем земли под деревья и кустарники. Участки были расположены по всему городу и были примерно десять на десять метров по площади, а возвышались над остальной каменистой землей не менее чем на два метра, давая корням простор для роста, а жителям и приезжим — прекрасный вид. Земля в таком прямоугольнике поддерживалась специальным ограждением, декорированным камнем, создавая образ, будто лес поднимается прямиком из каменистой земли.




Я остановился в гостинице, окна которой выходили на центральную площадь, разделенную, как и весь город, пополам не особо широкой в этой области рекой, через которую было перекинуто множество каменных арочных мостов. На каждой из сторон располагался небольшой памятник: на стороне вулкана — раскинувший руки сурус, который как будто весь потрескался, из-за чего его внутренний свет сочился изнутри огненно-красным цветом; на противоположной стороне, где была обычная гора, стояла зеркальная копия этой статуи, только из трещин светился уже мягкое голубоватое свечение, отдающее холодком.


Город являлся довольно крупным, но дома не превышали шести этажей. Я стоял у окна гостиницы на пятом этаже и пытался понять, зачем меня вообще сюда вытащили. Он хоть и был большим и шумным, но даже близко не равнялся с по-настоящему огромными мегаполисами, которые, несмотря на отсутствие выхлопных и других вредных газов и испарений, все равно воняли чем-то, что свойственно только большим, вечно куда-то спешащим городам. Этот город был как глоток свежего воздуха, если, конечно, сравнивать именно с большими городищами. И все же, он казался таким умиротворенным и тихим. Что тут можно было украсть? Эти статуи?




Настал день, когда мне нужно было явиться на место встречи. Мое шестое чувство подсказывало мне еще по прилету на планету, что что-то не так, но я любил риск, чувство опасности, а потому намеренно направлялся в паутину, желая в нее попасться, а потом разорвать в клочья, как делал всегда. Как я привык делать.


Встреча проходила на заброшенном складе, на который я отправился, как только записался в гостинице, а потому все там осмотрел, заранее продумав несколько путей отхода. Предчувствуя, что мне придется оттуда драпать, я также подготовил несколько автомобилей, взятых напрокат, расставив их по предполагаемым маршрутам отступления. На саму встречу я тоже явился на машине с пуленепробиваемыми колесами. В амбаре с нужным мне номером меня встретили две машины с тонированными стеклами. У каждой машины стояло по два человека охраны, создавая ложное впечатление, будто в автомобилях никого не осталось — старый трюк. Перед машинами стоял еще один. Заказчик, решил я. Только когда фары стоявших за ним автомобилей приглушили, я понял, что это виросус. Телохранители тоже были представителями этой расы.


— Я думал, наша встреча должна остаться в секрете, — заговорил я, выйдя из машины и подходя к заказчику.


— Так и есть, — холодно ответил виросус.


— А зачем столько глаз?


— Я им доверяю.


— Как скажете.


Мы пожали руки, и тут же у меня закружилась голова, а ноги начали подкашиваться. «Вот этого я не ожидал», — сказал я.


И темнота.


Очнулся я сразу, рывком попытался сесть, и только потом осознал, что связан. Железный стол, к которому меня приковали, приятно холодил кожу, но фиксаторы оказались стянуты так сильно, что у обычного человека давно бы началась гипоксия. Бьющий в глаза свет слепил. Я решил не мудрствовать и спросил:


— Где я?


— Какая разница? — послышался знакомый голос виросуса.


— Действительно. Зачем меня сюда притащили?


— Узнаешь.


— Ты всегда так односложно отвечаешь?


— Да, — ответил он спустя короткую паузу.


— Лады. Так все-таки, чего тебе от меня надо? Денег? Органы? Может, хотите принести меня в жертву богу? Так я атеист, он подавится.


— Хватит острить, — повысил он голос. — Не придуривайся, ты знаешь, чего мы от тебя хотим.


Мы? Значит, он не один. Ну конечно не один. Один бы не стал так рисковать. Всегда нужен тот, на кого можно переложить вину за собственные промахи. А промахнулся он с самого начала, пусть пока и не знает об этом. Все они промахиваются, и осознают это, лишь когда я ломаю им шеи.


— Оу, так вы знаете, что я бессмертный?


— Конечно, знаем, идиот, иначе бы не стали тебя травить.


— Вот оно что было.


Интересно, они знают, что на меня не действуют практически никакие яды и отравляющие вещества? Если да, то им пришлось повозиться, чтобы найти нечто, на что у меня нет — не было! — иммунитета. А если нет, то им сильно повезло. В везение я верю, но волосатик, как и остальные его соучастники, им явно не обладают.


— Если ты не заткнешься, — начал вскипать волосатый, — я...


— Убьешь меня? — перебил я его. — Я бы посмотрел. Только развяжи сначала, а то мне отсюда ничего не видно.


Виросус, я услышал, уже что-то схватил, однако его одернул другой голос, более спокойный, но твердый:


— Успокойся, Гонсал. Разве ты не видишь, что он пытается тебя вывести из себя? Не поддавайся на провокации, я постоянно тебе об этом напоминаю.


Этот говорил так же спокойно, как и виросус в начале, но голос его звучал сильнее.


— О, кажется, пришел кто-то поболтливее, — усмехнулся я.


— Смейся, сколько влезет. Ты сейчас только и можешь, что беспомощно тявкать.


— Ой-ёй, кажется, кто-то не знает правил игры. Должен быть злой полицейский и добрый, а вы оба просто тупые.


— Нерос, дай я ему глотку перережу, — прошипел Гонсал.


— Ты его этим вряд ли убьешь, но все же. Он нам нужен живым.


— Я знаю, но моральное удовлетворение я точно получу.


Не доверяйте тем, кто получает моральное удовлетворение от перерезания глоток. Многие считают, что мне тоже нравится убивать, но это не так, просто у меня зачастую нет выбора, но совесть за убийство ублюдков меня не мучает.


— Да ты ходячий шаблон, — вновь заговорил я, — прям анекдоты сочинять можно; мало того, что тупой, так еще и псих — опасное сочетание.


— Заткнись, — рявкнул виросус.


— Хах, если бы вы хотели, чтобы я заткнулся, давно бы заткнули. Нет, вам нужно, чтобы я говорил.


А я люблю поговорить, особенно если не просят. Выведя человека из себя, можно увидеть его истинное лицо, точнее рожу, а в рожу грех не дать разочек-другой.


— Тут ты прав, но говорить ты будешь только тогда, когда мы позволим.


— Ладно-ладно, не сердитесь. Можно, милсдари, мне слово молвить да вопросить, аки разумный смерд?


— Говори, — спокойно ответил второй, который не волосатый. Шуток он не любил, а может просто не понимал, что я шучу, даже издеваюсь, и не скрывая этого.


— Чем вы меня таким накачали? — поинтересовался я. — На меня почти никакой яд не действует, а тут свалил, что слона гранатомет. А если яд и действует, то обычно не так долго, чтобы меня успели куда-то перевезти и заковать.


— Понравилось? — в голосе Нероса послышалось ехидство. — Это очень сложный коктейль, созданный Гонсалом, он в этом деле разбирается. Яд был на его руке, которую ты имел неосторожность пожать, хотя, надо отдать тебе должное, ты вырубился не сразу, как обычно бывало, когда мы проводили эксперименты на других. Потом, когда мы везли тебя сюда, каждые несколько минут вводили тебе инъекции уже других ядов, чтобы не проснулся ненароком.


Значит, мы либо где-то недалеко от того места, где была назначена встреча, либо у них очень много сильных ядов, воздействию которых я никогда не подвергался. Радуют меня такие моменты, когда в своей очень длинной жизни я натыкаюсь на что-то новое и неизведанное, хотя, казалось бы, за почти три тысячи лет можно было пережить все, что только можно. Вселенная не бесконечна, но неимоверно огромна, как и фантазии разумных существ, которые продолжают придумывать и открывать что-то новое, ранее неизведанное. Интересно, что закончится первым: существование мира или фантазия?


— Очень умно, только кое-чего вы не учли.


— Я знал, что ты так скажешь.


— Я тоже.


— Что тоже?


— Я тоже знал, что я так скажу.


Нерос тяжело и нетерпеливо вздохнул. Любого можно вывести из себя, нужно лишь подобрать верный ключик.


— Мы знаем, что ты просто прикидываешься дурачком, — сказал он.


— Кто вам сказал?


— Можешь острить, сколько хочешь, но ты все равно все расскажешь. Очень скоро.


— Да я прям сейчас все расскажу: крупные деньги я прячу под матрасом, а мелочь — в трусах... Ой, нет, последняя фраза какая-то двусмысленная вышла. Вырежьте это, пожалуйста.


Оба, и Гонсал, и Нерос, усмехнулись. Наверно, они уже успели убедиться, что это неправда.


— Отдохни пока, новых шуток понапридумай, а мы зайдем, когда... Когда время будет.


— Эй, стойте, не уходите, мне не надо ничего придумывать, у меня их и так полно. Вот слушайте: «Охотник собрался на охоту в тайгу...» Ушли. Какие невоспитанные. Они, наверно, даже не знают, что такое тайга.




Их не было две недели. За это время я успел подумать о смысле жизни, но, как и обычно, ни к чему конкретному не пришел. Для меня смыслом жизни стало бесконечное развлечение. Убивать я не люблю, но время является исключением.


— Занятые же вы люди, — подал я голос, услышав, как открылась дверь, — я уже хотел идти вас искать. Боялся, что-то случилось. Так вот: «Охотник собрался на охоту в тайгу...» Эй, чем вам тайга не нравится?


Их не было еще месяц. Я в голове сочинил пару тысяч песен, но ни бумаги, ни ручке у меня не было, так что я не смог их записать.




Войдя в лабораторию (или как они это называли?), они сразу же заговорили, тем самым не дав говорить мне:


— Как мы понимаем, ты можешь сколь угодно долго находиться без еды. — Это было утверждение.


— Ну, от пиццы я бы не отказался.


— А еще, — продолжил Нерос, не обращая внимания на мои колкости, — тебе нет необходимости ходить в туалет.


— Я сходил перед тем, как вы меня схватили.


— Просто интересно, — подал голос Гонсал, — сколько тебе лет?


— Я видел зарождение Вселенной, — чуть ли не пропел я.


— Не слушай его. Он горазд врать.


Не, ну тут не поспоришь. Но зачастую я говорю полуправдой. Я видел зарождение Вселенной, но лишь в документальных фильмах. Зато правда в том, что увижу ее смерть. Все умрут, а я останусь. И кто знает, может, мое заявление не будет уже столь надуманным, может, когда умрет эта Вселенная, зародится новая, со мною во главе.


— Если вы мои слова принимаете за ложь, то зачем вообще спрашиваете?


— О-о, — протянул Нерос, — мы пока даже и не пытались что-либо у тебя спрашивать. Ты почувствуешь, когда мы начнем.


— Жду с нетерпением.


— Не сомневаюсь. Это ты сейчас такой веселый, ведешь себя, словно ничего не случилось, но посмотрим, как ты запоешь...


— У меня слуха нет. Что печально, ибо я так и не смогу спеть сочиненные мною песни.


— ... когда мы будем отрезать от тебя по кусочку и наблюдать, как это все отрастает обратно.


Я сам так делал множество раз, и это ну очень скучно.


— Как жестоко, — протянул я. Возможно, эти угрозы осуществлю я.


— Такова жизнь.


— Так что же, вы просто хотите меня помучить и все? На этой планете кончились все собаки и кошки?


Нерос, впервые за все время, подошел ко мне так, чтобы я его увидел. На нем был строгий костюм, хотя и без галстука; волосы иссиня-черные, чуть длинные, прикрывающие уши; волосы подчеркивали его благородное на вид немного вытянутое лицо; губы и нос тонкие, а брови чуть нахмурены, но это, судя по всему, его нормальное выражение лица. А вот глаза его отличались черными склерами и желтыми радужками. Это был гераклид.


— Огогошеньки! — воскликнул я. — Вот это глазищи! Никогда раньше не видел гераклида вживую.


— Ты знал, — заговорил он, — что гераклиды одни из самых живучих существ во Вселенной? Мы способны пережить почти любые ранения, кроме серьезных повреждений мозга и сердца. Конечности же мы можем отрастить в лучшем случае за год. Но ты, — посмотрел он на меня как-то дико, — ты другой. Я не уверен, что смог бы выжить, если бы в меня влили такое количество яда, а у тебя даже побочных эффектов нет. Пока ты был в отключке после отравления, мы нанесли тебе несколько глубоких порезов и уколов, которые ты регенерировал за минуты, а то и секунды. Ни один обычный гераклид на такое не способен. Так кто же ты такой? Что ты такое?


Хороший вопрос. Даже философский, можно сказать. Но философские вопросы зачастую не имеют ответов.


— Я просто человек, — пожал я плечами настолько, насколько это позволяли стягивающие меня металлические фиксаторы.


— Мы пытались взять кровь на анализ, но она просто бесследно исчезла. Тогда мы отрезали клочок волос...


— Моя прическа!


— ... но и он растворился в воздухе раньше, чем мы успели изучить его под микроскопом. Благо снимки от сканирования никуда не делись, и по ним — ты самый обычный представитель чертовой человеческой расы.


— Я же говорю.


И каждый новый считает себя умнее предыдущих. Да меня столько раз сканировали, что не будь я тем, кем являюсь, давно бы умер от какой-нибудь лучевой болезни.


— Гераклиды на рентгене тоже никак не выделяются. Но это не так важно. Не важно, кто или что ты, главное, что ты в наших руках, и мы выясним твой секрет.


— Зачем?


— Зачем?! — поразился черноглазый, теряя терпение. — А разве не ясно? Гераклиды живут около шестисот-семисот лет, но о неком Амарталисе, он же Амар, он же Феникс, он же Болванчик, он же Wazzap, — слухи ходят давно. Первое упоминание о наемнике появилось примерно полторы тысячи лет назад, когда человечество только-только начало расползаться по Вселенной. Это только из того, что мы смогли найти. Наверняка, ты намного старше. Хотя, кто знает.


Мое прозвище менялось из поколения в поколение, хотя зачастую их придумывали мне другие, из-за чего мне даже не приходилось утруждать себя скрывать свои способности. Наемников, подобных мне, вообще не запоминают, поэтому мало кто сравнивал меня с какими-нибудь известными криминальными личностями из прошлого, о которых где-то когда-то кто-то слышал; обычно этими личностями прошлого я сам и являлся.


— Как лестно, что меня изучают, как историческую личность.


— Знаешь, к какой расе я принадлежу? — спросил Нерос, не обращая внимания на мои слова.


— Эм... Лысый виросус? Волосатый виросус зарычал.


— Успокойся, Гонсал. Нет, — вновь повернулся он ко мне, — не угадал. Я — камирутт. Слышал?


— Не уверен, — засомневался я. Конечно, я слышал. Он меня за идиота принимает?


— Мы довольно похожи на людей. Внешне. Ну и почти все органы совпадают с вашими. Вот я и думаю, а вдруг ты не человек? Вдруг ты камирутт? Возможно ли такое, что ты плод...


— Любви? — подсказал я.


— ...связи, — подобрал он слово, — камирутта и человека? Камирутта, который, подобно мне, был гераклидом. Новая раса, которая более живучая и долговечная, чем любой другой представитель нашей расы, более сильная. Камирутт-гераклид и человек. А если и человек был гераклидом?


В его черных глазах горел настоящее пламя, и было оно больше похоже на огонь, что виден в глазах сумасшедшего, но не ученого, близкого к разгадке многовековой тайны. К слову, в истории человечества, прошлой и настоящей, о появлениях гераклидов нет ни слова, однако подобное вряд ли может остановить кого-то вроде Нероса.


— Камирутты гордые, чтобы ты знал, — продолжил он, чуть успокоившись, — поэтому предпочитают иметь потомство только от себе подобных. Нам известно только два случая... связи моей расы с людской, повлекшей за собой рождение ребенка, но оба камирутта были самыми обычными. Оба ребенка, кстати, имели внешность и строение камирутта, что не удивительно — мы даже на генетическом уровне лучше людей.


Ни один нормальный ученый никогда бы не воспринял всего два случая за аксиому. Но гордыня гераклидов зачастую выше здравого смысла.


— Ну, значит я не плод этих двух рас.


— Или хочешь, чтобы мы так думали, поэтому и опровергаешь это.


— Или опровергаю, желая, чтобы вы решили, будто я так делаю, чтобы обмануть вас.


Я сам не понял, что сказал.


— Да, ты хитер, почти так же, как камирутт, что опять приводит меня к мысли, что ты, возможно, метис.


Глупец, сам себе противоречащий. Нерос считал, что камирутты намного более могущественная и совершенная раса, чем человек, но при этом сам предполагает, что я метис этих двух племен. В обоих прецедентах связи камирутта и человека, о которых он говорил, гены первого полностью преобладали над вторым, а будь камирутт вдобавок и гераклидом, этот перевес являлся бы еще бо́льшим. А с его слов получается, что связь между гордым камируттом, да к тому же и гераклидом, и грязным вонючим человеком может привести к появлению меня, превосходящего все расы во Вселенной существа.


Естественно, я хотел попридержать это заявление до лучших времен, чтобы он, если сам к этому не придет, в конечном итоге осознал, что довольно продолжительное время не просто неосознанно считал людей равными камируттам, а единственными, способными позволить его расе эволюционировать. Да, это не правда, но он-то об этом не знает, да и вряд ли когда-либо узнает.


— Может, я хочу, чтобы вы так думали, — ответил я.


— Может. Мы выясним, рано или поздно.


— И как же вы намерены это сделать? — поинтересовался я.


— У нас есть методы.


Эти двое снова молча вышли. И как только за ними закрылась дверь, я сразу же вспомнил, что забыл рассказать им анекдот.




Дверь распахнулась раньше, чем я предполагал: всего через несколько часов. Но вошли не те двое, а другая парочка, в спецкостюмах и хирургических шлемах. Завезли несколько столов с инструментами. Стол, на котором я лежал, поставили почти вертикально, давая мне больший обзор, чем один потолок и лампа.


— О, — заговорил я, — какая ностальгия. Сколько знакомого. Вижу элеватор, диссектор, ранорасширитель (а как же без него?), даже трепан (зачем он вам?), а скальпелей-то сколько, неужто в меня будете метать? А у вас дипломы циркачей есть или что там надо? Почему вы не отвечаете?


Помещение было оборудовано, как самая настоящая хирургическая комната с высокими потолками, только пока я там лежал, она пустовала, не считая светильника, светящего мне в глаза все эти недели, однако теперь мастера дела завозили в нее всевозможную аппаратуру, названий которой я либо не помнил, либо не знал. Наверху находилась смотровая площадка, выходящая на комнату обширным окном, за которым стояли виросус с камируттом, наблюдая за происходящим.


Один из «врачей» взял чистый и сверкающий скальпель, повертел его в руках, присматриваясь, хорошо ли он заточен, хотя, на самом деле, таким способом он пытался напугать меня, что у него явно не получилось.


— Больно, наверно, будет, — сказал я, оценивая острие.


— О, да, — ехидно ответил мой будущий истязатель. — Уж поверь.


— Да не, я не про себя. Я про тебя. Наверно, будет больно, когда я всажу этот скальпель тебе в глаз.


Мучитель слегка вздрогнул, но ничего не ответил. Вместо этого он подошел и совершенно непрофессионально воткнул скальпель мне в живот. Вероятно, ему сказали, чтобы он был со мной построже, но старался не наносить слишком серьезных ран, от которых, по их мнению, я бы мог умереть.


— А-а-а, моя печенка! — взревел я. Было и правда больно.


— Это селезенка, придурок.


— Ну хоть врач мне попался образованный. Только забывчивый. Эй, вынь вилку из розетки... То есть скальпель из... селезенки. Эй, стой! А-а-а! Вот это было больнее. Ну, теперь-то это была печень? А-а-а! Мой пресс так даже после качалки никогда не болел. А-а-а! Ох... Нет, беру свои слова назад... ты глупый, глупый доктор... А-а-а! Меня как будто индейцы из лука расстреляли... скальпелями. Да сколько ж у вас их? А-а-а! Да что б тебя лицензии лишили!


Мое тело было утыкано скальпелями, которые для этого предназначены явно не были. Но втыкали их все же не наобум, а вполне профессионально, стараясь не задевать особо нужные для жизни органы, но от этого было не менее больно.


— Хватит, — послышался голос из динамиков, установленных в «операционной». — Такими методами вы ничего от него не добьетесь. Действуйте тоньше.


— Сделай свою ротовую щелку тоньше, умник. Как там тебя? Некроз? А слабо самому спуститься и потыкать в меня иголками, тонкими, как ты и любишь? Или тебе нравится только наблюдать? Что-то я не вижу твоего верного лохматого песика. Ему такое зрелище не по нраву?


— Пес здесь — только ты, — ответил черноглазый, не изменившись в лице. — Не надоело без конца тявкать? Этим ты ничего не добьешься. А вы что стоите? Не видите, что его тело уже вытесняет скальпели? Хватит с ним играться.


— Слушаемся, — подал голос тот, кто нашпиговал меня скальпелями, которые, кстати, уже начали по одному сыпаться на пол.


— Забыл сказать — «хозяин». Вы тут все его собачки.


— Заткнись! — рявкнул док. Его вывести оказалось проще, чем черноглазого. Если повезет, он решит истыкать меня по новой, хотя вряд ли ослушается приказа.


— Или вы овечки, а он пастух? Да, это больше подходит. Вы овечки, а тот лохматый — пастушья собачка. А кто же я? — пристально посмотрел я в глаза мучителя. — Волк? О, да, я волк, который загрызет все стадо овец, пастушьего пса и самого пастуха! — Я осклабился настолько безумно, насколько только мог, опыта мне хватало.


«Доктор» снова отпрянул и сглотнул. Замер на месте, словно решая, что делать дальше.


— Не слушайте его и не бойтесь его пустых угроз, — снова зазвучали динамики. — Если вы хотите кого-то боятся, то бойтесь меня.


— Да... Да, слушаемся.


— Бееее...


— Иди сюда, — «доктор» подозвал ассистента. — Вот, — передал он ему скальпель, — начинай.


— Я? — вытаращил ассистент глаза.


— Начинай, я сказал.


— Слушайся старшего в стаде.


Ассистент взял скальпель и подошел ко мне. Сглотнул. Потом сделал удивительно точные для неумехи на вид порезы, исполосовав мою грудь квадратом, потом взял специальные щипцы начал сдирать с меня кожу. И все это время его лицо под прозрачным шлемом искажала гримаса отвращения и даже страха. Я решил, что его смерть будет быстрой.


Наконец, он отодрал прямоугольник почти идеальной квадратной формы. О, это было больно, но уже не так, как в начале, когда в меня вонзали острые лезвия скальпелей. Новая кожа выросла примерно за минуту, не оставив и следа. Содранная же испарилась пеплом прямо на руках ассистента. Он посмотрел на старшего, тот кивнул. Снова уверенно зажав скальпель в руке, он нанес идентичные порезы и точно также снял кожу во второй раз, краснея от натуги. На этот раз для регенерации потребовалось чуть меньше времени, хотя это можно было заметить только с секундомером в руках. И он был у «доктора», который, дождавшись полного восстановления кожного покрова, сделал соответствующие пометки.


— Переходим к следующему этапу, — сказал он, беря в руки инструмент, похожий на кусачки, и подходя ко мне. — Записывай.


— У меня руки связаны, — съязвил я. Он даже не улыбнулся, стараясь не смотреть мне в глаза, подошел ко мне слева.


— Готов?


— Нет, — ответил я.


— Да, — тихо ответил ассистент и прокашлялся.


«Доктор» поднес кусачки к моим заранее скованным пальцам и одним сильным нажатием «откусил» мне мизинец. Это было больно, но не так, чтобы я не смог сдержать крик, однако закричал, чтобы не вызывать подозрений. Нужно больше боли!


— Второй.


Мучитель пристроил кусачки к пальцу безымянному и надавил, но на этот раз ему потребовалось больше сил. Спустя минуту он снова повернулся к ассистенту:


— Первый отрос.


— Записал.


— Второй отрос, — сказал он, когда регенерировал безымянный палец.


— Записал.


— Нравится? — спросил я, нарочито громко и тяжело дыша.


— А тебе?


— О, я в восторге. Немного топорно работаете, но бывало и хуже.


— Не волнуйся, мы только начали.


Все начинают с малого, а заканчивают быстро. Сам придумал!


— Это не мне нужно волноваться, — хмыкнул я.— Даю вам последний шанс. Если вы сейчас же меня освободите, я дарую вам жизнь. Жизнь инвалидов, конечно, но это вы сами виноваты. Что скажете? Последний шанс.


«Доктор» посмотрел на стоящего наверху Нероса и вернувшегося Гонсала, ассистент посмотрел на «доктора». Может, у него и было, что сказать, но его все равно никто бы не стал слушать.


— У нас нет вариантов, — ответил «доктор» после долго молчания.


— Варианты есть всегда.


— Не в этом случае.


— Варианты есть всегда, — повторил я, — нужно лишь не струсить, когда у тебя появляется шанс выбрать. И не сглупить. Еще один порез и ты сделаешь неверный выбор.


— Я так не думаю.


— «Так» здесь лишнее.


Молча вернувшись к столу, он что-то записал, потом сменил перчатки, хотя на них не осталось и следа моей крови, и взял наполненный мутной жидкостью шприц, вернулся ко мне, немного помялся, сглотнул и ввел содержимое мне прямо в артерию. Я практически ничего не почувствовал.


— Вы оба сделали свой выбор.


— Да.


— Я, кстати, ничего не чувствую, если интересно.


— И не должен.


Будущий труп-старший вновь взял скальпель и сделал глубокий надрез на груди. У меня из раны сильнее, чем нужно, хлынула кровь. Сильнее, но намного меньше, чем должна была бы у нормального человека.


— Разжижили мне кровь, негодяи? Ответа не последовало.


Довольно быстро кровь остановилась, превратившись в ничто, а рана затянулась. Ассистент остановил таймер и вновь что-то записал.


Разжижить кровь. Мало кто до этого додумывался, да еще так быстро. Только это все равно бессмысленная затея.




Прошел еще примерно час.


Меня резали, рубили, кололи, отрезали конечности, даже стреляли и жгли плоть, и все это за какой-то час. Бывало и хуже, конечно, но это не значит, что мне понравилось.


— Черт! Не получается!


— В чем дело? — прошипели динамики.


— Я не могу «откусить» ему палец! Кусачки просто застревают, словно затупленные в дереве.


— Нажимай сильнее.


— Я стараюсь! — гаркнул «доктор».


— Еще чуть-чуть, — подбодрил я. — Поднажми, дед.


— Заткнись!


— Я просто пытаюсь помочь.


«Доктор» перехватил кусачки поудобней и, используя обе руки, сжал изо всех сил, сомкнув, наконец, режущие кромки.


— Застряло!


— Что?


— Я не могу их вынуть из пальца, они словно срослись с ним. Плоть регенерирует слишком быстро. Это словно пытаться разрезать невероятно плотную смолу.


— Ну наконец-то, — оскалился я. — Мне повезло с моими мучителями. Вы либо неопытные, либо просто спешили. Знаете, сколько пыток я пережил? Сотни! Некоторые из них длились месяцы, некоторые недели, дни, часы, но вы побили рекорд, поздравляю. А знаете, чем обычно заканчивались такие пытки? Смертью. И вы сильно ошибаетесь, если думаете, что я говорю о своей смерти.


Когда на меня воздействует большое давление, я адаптируюсь, подстраиваюсь под него. Когда на тебя давит какой-нибудь тяжелый предмет — это ведь тоже давление. Я приспосабливаюсь и к нему. Если на мне будет лежать мультяшная наковальня, весом в сто тон, то меня, естественно, раздавит, но я тут же начну регенерировать. Но как я смогу это сделать, будучи под таким весом? Я просто начну восстанавливаться: кости и мышцы будут срастаться, вены и капилляры вновь начнут разливать мою кровь по телу, кожа станет как новой. И все независимо от того, что происходит вокруг. Я просто восстановлюсь и буду чувствовать себя так, точно только-только родился, а окружающая среда, что вокруг меня, будет мне словно родной. Будто я был рожден, чтобы спокойно жить под этой наковальней, а потому она не будет причинять мне никаких неудобств.


Как только я очнулся в этой лаборатории, я не стал паниковать — не впервой. Я знал, что делать. С самого первого дня я напрягался и пытался разорвать путы, что сдерживали меня мертвой хваткой, я делал все, чтобы мне было неудобно и некомфортно, чтобы тело пыталось подстроиться, адаптироваться к этому неудобству. Мне было тесно — я адаптировался; я был слаб — я адаптировался; потом мне было больно, а мое хрупкое тело резали и протыкали, — но я адаптировался. Мне стало удобно, я стал сильнее, перестал чувствовать боль, а мое тело стало крепким, как темир-агач.




Я напряг мышцы и со смачным звуком разорвал оковы сначала на правой руке, а потом на левой. Свободными уже руками вырвал обруч, сдерживающий голову. Наклонившись всем телом, вырвал с корнем вериги, сковывающие торс. Поднял одну ногу, потом другую, освобождая их с протяжным скрежетом. Не прошло и двадцати секунд, как я уже был свободен.


Мои истязатели смотрели на меня с ужасом, не в состоянии даже пошевелиться, забывшие, что им следовало бы бежать, а может, уже понявшие, что это бессмысленно.


— Я... Я... — «Доктор» смотрел на меня, выпучив глаза и не моргая. — Я... не хотел... Меня заставили! Этот гераклид угрожал мне смертью...


— Я тоже угрожал, — ответил я спокойно. — А еще я не заметил, чтобы ты так уж неохотно отрезал мне пальцы и другие части тела. — Я взялся за кусачки, все еще торчащие у меня из мизинца, и резко дернул. Кровь забрызгала хирургический шлем «доктора» с прозрачным забралом, но тут же начала исчезать; палец также мгновенно зажил. Я нарочито медленно взял со стола самый длинный скальпель и с силой вонзил его в глаз мучителю прямо сквозь пластмассовое стекло, разбив его, но даже не поцарапавшись. «Доктор» издал короткий вскрик и упал замертво, заполняя шлем фонтанирующей из глаза кровью и корчась в судорогах. Тут, наконец, пришел в себя ассистент. Он развернулся и попытался выбежать за дверь, но та не поддалась, что было ожидаемо: меня не хотели выпускать из комнаты. Подойдя к долбящему в дверь и кричащему о помощи сурусу, которому так и не суждено было стать выдающимся врачом, я схватил его сзади за шею, поднял на вытянутой руке и одним движением сломал позвоночник.


Все это время я краем глаза наблюдал за верхним этажом. Виросус, который во время пыток то и дело куда-то уходил, снова вернулся, застав мои... действия. Он что-то кричал гераклиду, а тот отделывался лишь короткими фразами, но его хмурый взгляд говорил о многом. Лишь теперь, взглянув на них открыто, я смог прочитать по губам, что они говорят. Виросус кричал, что они должны это сделать, что у них нет выбора, а гераклид коротко отвечал, что еще рано.


Я злобно оскалился и подошел к двери, постучал по ней: она была сделана из жесткого и толстого металла, но петли в дверях всегда слабее их самих. Я сделал несколько шагов назад и с разбега врезался в дверь плечом. Она, естественно, не поддалась, но стены пошатнулись. Я отошел еще раз и взглянул наверх. Нерос скорчил гримасу и сказал: «Давай». Гонсал поспешил вглубь комнаты, куда я уже не мог заглянуть. Спустя секунду оттуда, где были расположены динамики, повалил густой дым зеленоватого оттенка.


Когда дым коснулся моей кожи, я почувствовал сильное жжение, которое на миг заставило меня даже скривиться от боли, кожа словно горела. Взглянув на трупы моих мучителей, я увидел, как исчезают под одеждой их тела, растворяясь от этого едкого дыма. Из-под них начала сочиться густая жижа зеленовато-красного оттенка. Этот газ разъедал тела. По-видимому, Нерос и Гонсал заранее подготовили такую систему зачистки, позволяющую им бесследно избавиться от всего органического, превращая людей в аморфную массу. Не удивлюсь, если из этих луж невозможно будет выделить ДНК, доказывающую, что они некогда были живыми существами.


К счастью, мои похитители не предполагали, что после получения такого урона мое тело будет куда сильнее, чем у любого из людей, из-за чего этот дым не сможет меня растворить, а лишь слегка проплавить кожу, которая тут же регенерирует и адаптируется, став еще крепче.


Недолго думая, я схватил одр, к которому минуту назад был прикован, и рванул что есть силы, сорвав его с подвижной опоры. Схватившись поудобней, я раскрутил это подобие хирургического стола и бросил в огромное стекло обзорного окна. Нероса и Гонсала, естественно, там уже не было. Дым сразу же заполнил верхнее помещение.


Разбежавшись и оттолкнувшись от стены ногой, я запрыгнул наверх. Это было ничем не примечательное большое помещение с несколькими столами и компьютерами. Слева в углу находилась дверь, ведущая в длинный коридор с различными комнатами по обе стороны. Я бежал, открывая пинком каждую дверь, пока не наткнулся на подобие небольшой спальни с экраном, заменяющим окно. Я почувствовал чье-то присутствие. Страх. В комнате повсюду были разбросаны игрушки, в основном в виде мечей, пистолетов и автоматов, и разрисованные листы, но с более позитивными картинами мира. Из мебели стояли широкая двухъярусная кровать без постельного белья на нижней койке, письменный стол, над которым как раз и был экран, отражающий океан и небольшую полоску песка внизу, и большой шкаф. Я рывком открыл дверцы, тут же услышав глухой вскрик. Отодвинув висящую на вешалках одежду, я увидел маленького мальчика, дрожащего в углу, с игрушкой, в виде пистолета. Он весь трясся от страха, а глаза его были плотно зажмурены.


— Эй, ты кто? — спросил я. Он вздрогнул, но не ответил. — Ты кто? Отвечай!


— Мне... Мне... Папа запретил выходить из шкафа... и открывать глаза. И говорить.


— Но ты сейчас говоришь. — Он не ответил. — Кто твой папа? — спросил я после паузы. Он вновь не ответил. — Как хочешь.


Картина была довольно... странной: маленький мальчик и я — голый. Благо, одежды был полон шкаф. В основном строгие пиджаки, брюки и рубашки. Хотя особняком висели черные штаны с четырьмя кожаными пряжками по бокам штанин из ткани, похожей на жесткий хлопок. Верха под стать штанам не нашлось, а пиджаки и рубашки я не признавал, одевая их лишь при крайней необходимости, поэтому решил пойти прямо так.


Потратив слишком много времени на безрезультатный допрос мальчика и поиски одежды, я полагал, что мои похитители уже сбежали, но ошибся.


Выбежав из здания, я попал во внутренний двор, как я предположил, давно заброшенного завода, где меня уже ждали. Передо мной стояло около двадцати вооруженных сурусов, а также несколько виросусов, которые, похоже, были теми же самыми, что сопровождали Гонсала на складе. За ними стоял все еще нахмуренный гераклид-камирутт и виросус-ученый, нервно дергающий себя за шерсть в том месте, где обычно растет борода. Нерос, увидев меня, несколько переменился в лице, и хоть было далеко, готов поклясться, что он как-то странно посмотрел на мои новые штаны, а потом быстро перевел взгляд на двери, из которых я только что выбежал.


Никто не стал дожидаться, пока я начну что-то предпринимать, первая же пуля попала мне в область груди, но не в сердце. Боли почти не было, лишь фантомные отзвуки. Я адаптировался, став сильнее и прочнее, но не достаточно, чтобы пуля отлетела от меня, словно от стали, а скорость развита не была вообще. Я, конечно, мог бы чуть отстраниться, чтобы пуля попала куда-нибудь в плечо, но это было незачем: я люблю производить впечатление.


Сурусы явно не были предупреждены о моей силе, а потому даже растерялись, когда я после выстрела даже не поморщился, зато на лицах многих словно появилось понимание причины, зачем их так много собрали ради меня одного.


Я не стал дожидаться, когда они придут в себя и попытаются нашпиговать меня свинцом, а рванул прямо в толпу. Послышались выстрелы и ругань, хаотично отраженные эхом от заводских построек. Я уклонялся и наносил удары, даже не пытаясь сдержать силу, льющуюся из меня через край. Ножи, что вонзались мне в руки, живот и спину, застревали, едва достигнув внутренних органов. Я тут же их вырывал и использовал в бою, нещадно перерубая ими шеи врагов и втыкая в головы по самую рукоять.


Сурусы обладали собственным боевым искусством, в котором они использовали свои длинные пальцы и крайне твердые ногти, заранее заточенные до состояния бритвы. Они просто атаковали ладонью, словно это был острый нож, нанося режущие плоть и колющие удары, а согнув пальцы, они могли вцепиться ими в тело и даже вырвать кусок мяса. Но меня они уже пробить не могли, лишь изредка нанося мне ничего не значащие царапины, которые тут же затягивались, а их ногти ломались.


Когда натиск немного стих, послышался голос Нероса, кричащего о том, что им заплачено, и что они должны биться до конца, прикрывая их отход. Я понял, что у меня больше нет времени на детские игры. Я схватил два ножа — один поднял с земли, другой вытащил из спины мертвого суруса. Держа их обратным хватом, я ринулся за убегающими вглубь завода Неросом и Гонсалом. Как я и ожидал, дорогу мне тут же перегородили сурусы-наемники. Не сбавляя темпа, я врезался прямо в них, раскидывая в разные стороны, и побежал дальше. Но тут мне дорогу перегородили вновь. В меня полетели пули, а затем показались и ножи. Потратив не слишком много времени на преодоление преграды, я все-таки потерял убегающих из вида, но все же помчался в ту строну, куда они убежали. Со стороны, наверно, это выглядело устрашающе: бегущий по мрачному заброшенному заводу человек с большими ножами в руках, без верхней одежды, в готических штанах, да еще весь залитый кровью, и явно не своей.


Даже в стандартной форме я умел очень резво бегать, поэтому довольно быстро настиг виросуса. Он, было видно, бежал изо всех сил, но был слишком медленным. Он услышал меня и развернулся на бегу, остановившись.


— Ты быстрый, — заговорил он, тяжело дыша. — И сильный. Слишком сильный. Кто ты такой?! — крикнул он.


— Человек.


— Человек? Ты Дьявол! Тот газ способен разъесть любую органическую материю, а ты всего лишь поморщился. Поморщился!! Я понял, что нам конец, когда ты освободился от пут, а этот чертов гераклид, который бросил меня тут, осознал это, когда на тебя не подействовал газ, но даже тогда он не хотел признавать, что ты настолько силен. Нет, ты не человек. Так кто ты?


— Тебе не суждено узнать, — сказал я, придавая своему голосу таинственности.


— Да? Но я так просто не сдамся!


Без всякого церемониала виросус вдруг начал расти. Легкая куртка порвалась на спине, матерчатая обувь разошлась по швам, от штанов и рубашки отлетело несколько пуговиц. За считанные секунды хрупкий на вид Гонсал, знаток ядов, гик, превратился в здорового злобного бугая, больше двух метров ростом.


Закончив трансформацию, он, рыкнув, рванул ко мне. Я не шевелился до тех пор, пока он не подбежал на нужное мне расстояние. Развернувшись на месте, я ударил его со всей силы ногой, из-за чего он отлетел метров на пять, рухнув на спину, но тут же попытался подняться, однако тело его не слушалось, я как минимум сломал ему несколько ребер и сильно повредил внутренние органы. Не став дожидаться его ответа, я подскочил и сильным ударом всадил один из ножей ему прямо в макушку. Он издал короткий звук, словно икнул, глаза его закатились, из глаз, рта и ушей потекла кровь.


Нож я оставил в голове.


Бежать пришлось быстро и долго, я уже думал было, что упустил Нероса, но опять ошибся. Он оказался в огромном здании, напоминающем некогда процветающий сталеплавильный цех. Повсюду стояли большие котлы, а один, находящийся выше других, так вообще был просто огромен. На заржавевших рельсах стояли железные тележки, некоторые были перевернуты. Давно остывший конвейер тянулся далеко вглубь высокого помещения. Метрах в двадцати от нас помещение как будто было расколото огромной трещиной, обломков обеих стен и потолка видно не было.


— Я думал, ты уже сбежал, поджав хвост, — сказал я.


— Я так и планировал, но вскоре понял, что ты все равно догонишь. Рано или поздно. Ты не из тех, кто так просто сдается.


Нерос стоял спокойно, в своем черном костюме, которые так любят почти все камирутты. Настроен он был серьезно, а во взгляде горела решимость гордеца.


— Ты умней, чем мне до этого казалось.


— А ты сильней, чем я себе мог даже представить. Кто ты на самом деле?


— Ты уже спрашивал. И твой друг, которого ты бросил, тоже.


— Он мне не друг, просто компаньон, — покачал головой камирутт. — Мне были нужны лишь его наработки. Несмотря на его вид, он умен.


— Был.


— Был? Как жаль. Что же, ты прям так взял и безжалостно убил беззащитного ученого?


И это мне говорит тот, кто целый час любовался моей пыткой.


— Ты прекрасно знаешь, что он не был беззащитным...


— По сравнению с тобой, — закончил он за меня предложение.


— А ты, значит, не беззащитен?


— Я — гераклид, а это о многом говорит.


— Как и ты. Болтаешь без умолку и заткнуться не можешь. Весь такой гордый, а минуту назад убегал, аки хорек.


— Тогда, может, уже приступим? — закипая, предложил Нерос.


Вместо ответа я рванул вперед, ибо он явно не собирался начинать первым. Он был прямо передо мной, я смотрел прямо ему в глаза, а потом миг — и его нет. И тут же я почувствовал сильнейший удар в затылок и слабую боль в области спины. Сразу поднялся и получил удар в лицо ногой и сделал сальто назад, упав обратно на живот. На этот раз мне потребовалось время, чтобы восстановиться. Поднялся я прыжком, проведя ножом по тому месту, где чувствовал присутствие, но Нерос оказался в десяти шагах позади, спокойно крутя в руке нож, словно играясь. Мой нож был при мне.


— Откуда у тебя нож взялся?


— Вынул у тебя из спины. Да, ты действительно необычайно силен, даже нож в спине не почувствовал, да и не многие поднимались после моих ударов.


— Ты быстрый. И сильный.


Но не сильнее меня. Зато он компенсирует это скоростью, которой я в данный момент не обладаю.


— Никогда не слышал о боевом искусстве Харака Идо? Нет? Он основан на мгновенном перемещении на короткие дистанции. Отнимает много сил и в основном служит для избегания атаки, контратаки и дальнейшего побега с поля боя, пока противник, если он выжил, не успел прийти в себя. А вот сила — это уже особенность физиологии гераклида. Но зная тебя, хоть и не так хорошо, я и не планирую сбегать.


— Так чего же ты хочешь? — поинтересовался я.


— Убить тебя! — осклабился Нерос, даже еще более кровожадно, чем я тому доку, но это, вероятно, казалось потому, что он, в отличие от меня, действительно не дружил с головой.


— А как же мечта о вечной жизни?


— Думаю, твое мертвое тело будет более... податливым. Будет легче тебя вскрыть и основательно изучить.


— Изучать мертвое тело бессмертного? — вскинул я брови. — Это как пытаться понять, каким образом может ездить автомобиль, когда он разобран на винтики.


— О, я с детства любил собирать пазлы.


— А если все-таки ты ничего не найдешь?


— Не попробуешь — не узнаешь, — пожал он плечами.


Мы стояли друг напротив друга с ножами в руках. Он думал о том, как убить меня, я — как убить его. Меня-то он убить не мог, хоть и не знал об этом, а я его мог. Мне лишь мешала его скорость. К сожалению, чтобы я стал быстрее, мне нужна мотивация, похлещи простого противника. Вот так просто по желанию я подстроиться не могу. Я бы смог, если бы меня заставили бежать, подгоняя, например, ударами тока, чтобы я бежал быстрее, и то неизвестно, что случилось бы раньше: достиг бы я невероятной скорости или адаптировался к электричеству.


Нынешняя ситуация не давала моему организму причин становиться быстрее слишком быстро. Забавно. Был лишь один верный шанс его победить — открыться. Но это слишком просто, он мог бы что-нибудь заподозрить и стать осторожней, так что я решил, что буду драться на полную. У меня была сила, у него — скорость, посему наши шансы были примерно равны, не считая моей неуязвимости, конечно.


На этот раз действовать начал он, переместившись мне за спину и пытаясь нанести удар ножом. При его исчезновении с поля зрения я интуитивно развернулся на сто восемьдесят градусов и отразил выпад, но он тут же вновь забежал за спину и нанес удар в сухожилие на ноге, но я не упал. Резко развернувшись на месте, я снова разрезал воздух. Он стоял в нескольких метрах от меня, и я, недолго думая, рванул к нему, отчего он, естественно, вновь исчез с пути, но я на это и рассчитывал. Прямо за ним вдоль стены тянулась лестница, ведущая на верхний этаж, на который я и побежал, остановившись лишь на самом верху. Я забрался туда лишь для того, чтобы ограничить ему зону перемещения: этаж состоял из нескольких не крупных, но длинных помещений с правой стороны коридора, в которых, вероятно, когда-то сидели руководители предприятия и несколько офисных работников, формировавших заказы. Слева коридора были толстые тонированные окна, выходящие на сам цех, хотя из целых там было лишь одно единственное окно.


Нерос стоял у лестницы внизу, догадавшись, чего я добивался.


— Не хочешь подняться? — ехидно спросил я.


— Может, лучше ты спустишься? А то получается, что это теперь ты бегаешь, поджав хвост.


— Это тактическое отступление, а то было просто бегство. Не путай понятия.


Нерос в ответ лишь злобно поморщился, постоял немного, обдумывая дальнейшие шаги, и все же ступил на крутую лестницу, медленно поднимаясь наверх. Добравшись примерно до двух трети лестницы, он вдруг перехватил державший в руке нож, взявшись за лезвие, и метнул в меня, из-за чего мне пришлось уворачиваться и резко отступить. Когда я вновь взглянул на проем, гераклид уже был передо мной. Я почувствовал сильный удар в грудь, отбросивший меня назад. Тут же встав на ноги, я увидел у него в вытянутой в сторону руке нож, но не такой же, как тот, что он в меня метнул.


— Интересная игрушка, — сказал я, смотря на раскалившийся добела клинок. — Так у тебя был козырь в рукаве?


— Технология Игненсис, слышал о такой?


— Еще бы! Позволяет раскалить любой материал до максимальной для него температуры, но так, чтобы он не расплавился и не пострадал. И почему ты не использовал этот нож с самого начала?


— Зачем? У меня был тот, что я вынул у тебя из спины.


— Разумно, — покачал я головой. Чертовы хитрые камирутты.


— Ты думал, что в замкнутом пространстве у тебя будет преимущество, но я покажу тебе, что это не так.


— Опять языком треплешь.


Нерос вновь набросился на меня, но в этот раз не используя скорость Харака Идо. Я почти без труда увернулся от размашистого удара ножа и вбежал в одну из комнат. И только там понял, что он меня задел. На правом плече высветился прожженный порез. Вокруг пореза медленно исчезала краснота с небольшими пупырышками, знаменующими только что полученный ожог второй степени.


— Сразу на максимум врубил? И сам можешь пострадать, — напомнил я ему, если он забыл.


— Я в специальных перчатках, если ты не заметил, они защищают меня от ожогов, — самодовольно усмехнулся Нерос, словно он единственный кто до этого додумался.


— Но не лицо, поэтому ты и стараешься держать нож подальше от себя.


— Эти издержки ничто, в сравнении с тем, какое я получу удовольствие, когда вскрою тебя.


— Да ты никак маньяк. Не боишься, что твой ножичек повредит мое тело так, что оно станет бесполезным в твоих экспериментах? Для ученого ты слишком неосторожен.


— Я далеко не ученый. Я — боец. И я сражаюсь до конца, используя любые методы, чтобы победить противника.


— Один из твоих методов — это усыпление? Потому что я сейчас засну.


Гераклид снова состроил гневную гримасу, перехватил нож поудобней и исчез. Я тут же развернулся, чтобы отбить атаку сзади, но вместо этого получил удар в спину, которую и пытался защитить. Удар был нанесен наискосок справа налево, как раз над лопатками. В этот момент я был рад, что на мне не было верхней одежды, которая бы могла загореться и приплавиться к коже.


Нерос же, не давая мне восстановиться, попытался вновь ударить ножом, но на этот раз прямым выпадом. Я инстинктивно заслонился правой рукой, в которой был мой, обыкновенный, нож. Его огненный клинок прорезал — прожег! — мою руку, словно масло. Камирутт попытался то ли вынуть нож, то ли отрезать мою обгорающую до черноты руку, но я ему не позволил. Схватив его за держащую нож руку своей свободной левой, я надавил как можно сильнее. Он, стараясь держаться от пышущего жаром клинка подальше, попятился назад, совсем забыв, что повсюду стены. К одной из стен я его и прижал, надавив еще сильнее.


Он пронзительно закричал от адской боли, которую доставлял его же раскаленный клинок. Моя рука, прогорев в месте удара дотла, с хрустом отвалилась, а нож с лязгом ударился о голый бетон, но я вся еще держал Нероса своей левой. Его правая часть лица, повернутая к ножу, покрывалась волдырями и обугливалась, ухо горело, словно факел. Клинок жег и меня, но я старался держаться подальше, хотя и знал, что все быстро заживет. Несмотря на адаптацию к боли, она плохо помогала от такого огня, при условии, что огнем-то меня как раз почти и не пытали. Я тоже рычал от боли, стиснув зубы, которые проступали из-под прожженных губ. Здесь простой сгоревшей бровью не отделаешься.


Нерос, наконец, вспомнив о левой руке, схватил держащую его мою и сильно толкнул меня, сделал полукруг и теперь прижал к стене меня. Он все еще кричал от боли, ухо и волосы на правой стороне почти полностью сгорели, но сдаваться явно не собирался. На его лице одновременно отразились боль и страх, отчаяние и ненависть. Ненависть ко мне. Теперь не было похоже, что он пытался убить меня аккуратно, дабы позже исследовать, теперь он просто хотел меня уничтожить, сжечь и развеять прах по ветру. Мое лицо горело.


Когда, наконец, моя правая рука вновь отросла достаточно, чтобы хватать, я сделал то же, что и он только что. Схватив его правой рукой, я завертелся, чтобы вновь прибить его к стене, но стены не оказалось. Вместо этого там находился проем от некогда красовавшейся в нем двери. Мы вылетели сначала в коридор, а потом и в единственное целое до этого момента тонированное окно, рухнув с верхотуры прямо в огромный висячий котел.


Недолго думая, я попытался ударить его правой рукой в лицо, пока Нерос не пришел в себя, но он оказался крепче, чем я думал. Он убрал голову в последний момент и моя рука, только-только отросшая заново, с размаху врезалась в дно металлического котла, сломав пару пальцев. Я лишь выругался.


Преимущество все еще было у меня, так как я был сверху, не считая еще и физического превосходства, хотя гераклид не далеко ушел. Нож в правой руке камирутта все еще пылал жаром, хотя казалось, что уже не так сильно, но в ограниченном узком пространстве эта разница была несущественна. Нерос попытался сначала высвободить руку, но поняв, что это ему непосильно, решил столкнуть меня, поменяв наши положения на диаметрально противоположные, но и это ему не удалось, так как стенки котла не давали свободы действий. Моя рука полностью восстановилась за несколько секунд, и я вновь ей замахнулся, чтобы нанести удар, однако гераклид тоже был очень опытным.


Как только я отвел руку, он со всей своей гераклидовой силой ударил мне по ребрам свободной левой, да так сильно, что я невольно отпрянул. В этот же момент он переменил положение сначала одной ноги — обе которые были до этого согнуты в коленях, так как котел не позволял выпрямиться, — поставив ее мне на грудь, а потом тоже сделал и со второй, тем самым приподняв меня над собой и не позволяя приблизиться, хотя я все еще держал его руку с ножом, но и с этим он справился. Еще переставляя первую ногу, он взял нож обратным хватом и согнул запястье так, чтобы длинный клинок впился мне в руку. Жар и правда спал, но не слишком сильно, так как мои кожа и плоть быстро прогорали, рискуя вновь превратиться в пепел. Мне пришлось его отпустить. В этот же момент Нерос с рыком и рычанием резко выпрямил ноги, подбросив меня высоко вверх, тут же приготовившись атаковать, когда я начну падать обратно, но падать я не собирался.


Вместо этого я схватился за край котла. Давно заржавевшие крепежи заскрипели, на что я и рассчитывал. Повиснув на краю, я перепрыгнул через него, перехватив руки, и рванул изо всех накопленных мною силы. Подшипники пришли в движение и котел со скрипом накренился и перевернулся вверх дном. Мои руки соскользнули, и я упал на землю, рядом со мной рухнул и Нерос. Я тут же, в положении лежа, оттолкнувшись от земли руками, попытался ударить его ногой сверху вниз, но он ловко ушел из-под удара, вскочил и кинул в меня нож. Я уклонился и бросился на него, но он опять исчез, объявившись у меня за спиной. На этот раз, как мне показалось, он был медленнее. Я этого ожидал, а потому сразу же принял нижнюю стойку, и как только он объявился, обхватил его ноги и рывком перекинул через себя.


Не успев коснуться земли, он вскочил, схватив лежащий неподалеку недавно брошенный им в меня нож. Я притворился, что собираюсь вновь атаковать его в лоб, но вместо этого сильным взмахом ноги пнул в него кучу песка и пыли. Не очень спортивно, но на войне все средства хороши. Он заслонил глаза руками. Быстро разбежавшись, я подпрыгнул и ударил его в голову и корпус ногами, обрасывая на несколько метров, но он тут же вскочил вновь. Из разбитого носа текла кровь, однако он не особо обращал на это внимание. Как и на то, что вся его правая сторона головы превратилась в подгорелую котлету.


— Нечестно играешь, — проговорил он и сплюнул кровью.


— В этом весь я. Я безоружен, так что ты должен простить мне такую маленькую шалость.


— Ты и есть оружие.


— Пусть будет по-твоему.


Я снова рванулся вперед, предполагая, что он окажется за моей спиной, и тогда бы я резким разворотом ударил его ногой, но он меня провел. Гераклид меркнул перед глазами, словно собрался исчезнуть, тем самым заставив меня думать, будто он окажется за спиной, но вместо этого он остался на месте, а затем я почувствовал сильный удар в лицо. Быстро придя в себя и вскочив, я увидел, как он делает резкий выпад раскаленным ножом, который уже заметно ослаб в силе жара. Почти незаметным движением я перехватил его руку своей левой, отводя в сторону, а правой нанес сокрушительный удар по ребрам. Нерос согнулся пополам, но мгновенно выпрямился, держа в руке второй огненный нож, новый, полный силы, и всадил его мне прямо в сердце.


Главной его ошибкой по отношению ко мне было то, что он считал меня всего лишь каким-то метисом, помесью гераклида-камирутта и обычного человека, или человека-гераклида, а потому лишь немногим превосходящим обычного гераклида. Он считал, что от него я отличаюсь лишь скоростью регенерации и, как он недавно понял, быстрой адаптацией к негативным воздействиям. И все. А потому, поразив мое сердце, да еще и клинком, раскаленным почти до полутора тысяч градусов, он расслабился. Лишь на миг. Но этого хватило.


Я рванул его руку с первым огненным ножом, выхватил его правой рукой и попытался всадить ему в левую часть груди, но Нерос в последнюю секунду успел его перехватить обеими руками, и потому в плоть вошло лишь самое раскаленное острие. Я стал давить, а он начал быстро отступать назад, перебирая все менее послушными ногами.


Как оказалось, завод закрыли из-за землетрясения. Отвечающие за сдерживание вулкана что-то напутали, забыв вовремя и в должном количестве выпустить по специальным каналам из огненной горы рвущееся из нее давление, а потому гора сама сделала себе выход, тем самым спровоцировав небольшое локальное землетрясение в одиннадцать баллов. Замысловатая по форме трещина прошла почти через весь завод, уничтожив инфраструктуру. Тот самый раскол, разделявший цех на две неравномерные половины и знаменовал этот самый раскол в земле, уходящий далеко вглубь.


Нерос отступал к трещине.


Когда я ее заметил, то не стал долго раздумывать. Нажав посильнее на нож, который гераклид изо всех сил пытался сдержать двумя руками, чтобы тот не вошел глубже — в чем ему немало помогали огнестойкие печатки, — я остановился только в тот момент, когда до обрыва оставалось пара шагов. Надавив в последний раз уже двумя руками, я все же вонзил нож чуть глубже, а потом рывком дернул его вниз, оставляя разрез до самого живота.


Он так и падал в расщелину, все еще крепко держась за лезвие ножа, на котором слабо кипела кровь, но так и не проронил ни звука.


Я же вырвал, наконец, торчащий из груди огненный клинок, отключил его и выкинул. Грудь была прожжена до черноты. Я даже успел полюбоваться на быстро заживающие сердце, легкое и мышцы. Глубоко вздохнув новым легким, я засунул руки в карманы своих модных штанов и, посвистывая, вышел из разрушенного сталеплавильного цеха, но в противоположном направлении. Потом вышел с завода, попутно тщательно смыв чужую кровь с тела в стоящем по пути бочонке с дождевой водой, вернулся в номер в гостинице, в котором прожил еще три дня, а затем улетел куда глаза глядят. Подпорченные штаны, естественно, выбросил. А они мне так нравились.


Читать далее

Глава 6

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть